Привожу пример. Вот мои пограничные будни.
Застава, осень; в 20.00 – начались пограничные сутки. В 21.30 – высылаю "С" (секрет) на ПФ (правый фланг) участка, в 22.00 – "ЧГ" (часовой на участке границы) на ЛФ (левый фланг), в 24.00 – "Д" (дозор) по 2-й линии на ПФ до стыка с соседней заставой и "ЧЗ" (часовой заставы). Лег отдыхать. В 02.00 дежурный по заставе командует: «Застава, в ружье! Сработал 2-й участок ЛФ, седлать лошадей!». В 02.05 – ТР (тревожная группа, 6 чел.) в сборе. Подаю команду тревожной группе: "По коням!" Инструктор службы собак подает команду собаке: «Рекс, ко мне!» Рекс делает прыжок и садится впереди инструктора в седло. – "Вперед!", – подаю команду.
Стучат копыта лошадей, раздается свист в ушах, скачем по узкой тропе, отдав поводья лошадям, – они знают куда скакать. Надо спешить, иначе "Он" (нарушитель) за 40-50 мин. преодолеет 5-ти км пограничную полосу; нам пересекать границу с целью задержания нарушителя на сопредельной территории нельзя, – это инцидент.  Скачем по сопкам вверх и вниз уже 20 мин. Ну, вот и он – 2-й участок. Спешиваемся, включаем фонари: инструктор с розыскной собакой впереди вдоль КСП (контрольно-следовая полоса), в 20 м за ним иду я; мастер по электроприборам проверят сигнализационный забор; два пограничника  позади – ведут лошадей.
Идем, проверяем, ищем. Мастер по электроприборам тихим голосом: «Нашел! Замкнуты две нити, шерсть на проволоке и следы шакала». Идем до конца участка, проверяем, мастер по электроприборам восстанавливает систему. Докладываю на заставу, в пограничный отряд. Получаем добро на окончание действий. Даю по радио сигнал "Отбой" для группы прикрытия границы. Рысцой возвращаемся на заставу. Въезжаем в ворота, смотрю на время – 03.30. Навстречу выбегает ДЖ (дежурный по заставе) и докладывает: «Товарищ лейтенант, сработал 1-й участок ПФ (правого фланга)!» Делаем поворот на 180 градусов и опять галопом до стыка с соседней заставой. Спешиваемся, проверяем. «Следы 2-х чел.!», – сообщает инструктор. – «Собаку ставьте на след!», – даю команду. Оставив лошадей подручному, преследуем по следам. Через 15 мин. по линии границы  наблюдаю освещение местности. Это наша группа прикрытия производит освещение. Еще 15 мин., – и мы на линейке. Нарушители границы совместными усилиями задержаны. Возвращаемся с задержанными на заставу. До прибытия офицера разведотдела организую охрану задержанных. Время 06.30, отдыхать мне осталось 1,5-2 часа. Такие действия заставы по обстановке бывали почти каждую ночь.
Днем, до 10.00 на заставе, если офицер не поспит, то больше времени не находилось. Ведь на заставе с 10.00 до 13.00 – занятия по боевой подготовке с 1-й сменой, а с 15.00 до 18.00 – со 2- й сменой. Первая смена – это те солдаты, которые должны заступать на службу после 13.00, а вторая смена – это те, которые несли службу ночью и отдыхали до общего подъема (до 13.00). Так что офицерам приходилось проводить занятия с личным составом по 6 часов в день, – а занятия по боевой подготовке были все мои.
Но не каждую ночь имелись задержания. Чаще всего волки, шакалы, дикие кабаны делали сработки и пробивали дыры в проволочной системе. А мне надо было еще выбирать время для подготовки к занятиям, в отсутствие начальника, заняться организацией и планированием службы, проводить тренировки: стрелковые, по ЗОМП и следопытству. Все действия офицеров заставы находились под постоянным контролем штаба пограничного отряда и пограничной комендатуры.
Наступил август 1971 года, жара была еще большая, и тут приехала окружная инспекторская проверка, – заставу проверять. Проверяли службу путем проверок пограничных нарядов, порядок ведения Книги пограничной службы, боевую готовность пограничной заставы, состояние боевой и политической подготовки личного состава. Проверяли солдат, сержантов и офицеров заставы. Я, как только что закончивший училище офицер, не должен был подвергаться проверке. Но по Службе и тактике пограничных войск и огневой подготовке меня проверке подвергали. Когда стреляла застава с автоматов Калашникова, меня на огневой рубеж вызвали первым, говоря: «Давай стреляй первым и показывай пример личному составу!». Я, конечно, отстрелял на «отлично». А застава в целом отстреляла на «хорошо». По службе и тактике пограничных войск мне задали три вопроса, касающиеся организации охраны границы и руководства службой пограничных нарядов, дали 20 мин. на подготовку. Я посмотрел на вопросы и сказал, что я могу отвечать на них без подготовки. Мне разрешили, и я ответил. При подведении итогов инспекторской проверки, заставе выставили общую оценку «хорошо», а при подведении итогов с офицерами заставы, председатель окружной инспекторской комиссии сказал начальнику заставы: «Товарищ начальник заставы, к вам прибыл с училища очень хорошо подготовленный офицер!»
После инспекторской проверки, проводя занятия по боевой подготовке с личным составом, я старался выправлять недостатки и упущения в подготовке солдат заставы, которые были выявлены в ходе проверки, – ведь в акте были указаны конкретные недостатки и сроки их устранения.
Одним из слабых мест в подготовке личного состава – недостаточные навыки в преодолении полосы препятствий. Поэтому на занятиях по физической подготовке я принялся больше тренировать пограничников в ее преодолении. И все-таки личный состав показывал низкие результаты. Отдельные военнослужащие 2-го года службы (особенно мне доказывал рядовой Степанов) начали мне говорить, что преодолеть полосу препятствий по 2-му упражнению на позитивную оценку невозможно, так как она очень трудная и намного длиннее, чем это определено нормативами.
Что я сделал?
При проведении очередной тренировки я потребовал у рядового Степанова его автомат и противогаз, а ему дал секундомер, чтобы он засек время моего старта. Я занял исходное положение для старта в окопе с автоматом на изготовку для стрельбы, подал себе команду – «Вперед!», по которой был включен и секундомер. Бежал и преодолевал я препятствия в среднем темпе, но без лишних задержек, технически правильно преодолевал каждое препятствие, умело и быстро, по доске, преодолел разрушенный мост, в нужном месте одел, уложившись в норматив, противогаз. Сколько было положено, по условиям упражнения, находясь в противогазе, преодолел несколько препятствий, в нужном месте снял и быстро уложил его в сумку, а затем, – гладкий бег и финиш. Отдышавшись несколько секунд, я спросил показать результат. Оказалось, я преодолел полосу препятствий на оценку «хорошо».
Я вновь проверил всех солдат и сержантов заставы в выполнении 2-го упражнения на полосе препятствий и выявил низкую технику выполнения приемов по преодолению отдельных препятствий. Пришлось лично показать технику преодоления каждого препятствия полосы, затем произвел их разучивание и тренировку в преодолении. Вот только тогда результаты стали совсем другие, – в лучшую сторону.
В последующем, все солдаты, преодолевая полосу препятствий, хотели показать результат выше, чем его показал лейтенант.
Но, как я выявил при измерениях, полоса препятствий оказалась на метров 20 длиннее, чем было определено в условиях норматива.
Подходил конец августа, я ожидал прибытия своей жены Любы. Мы переписывались в письмах.
А как же на заставе устроил я свое жилье? За дувалом (забором) заставы находился офицерский дом с четырьмя квартирами. Мне на заставе в офицерском домике предоставили жилье – двухкомнатную квартиру. С отряда, со склада, мне привезли и установили новый сервант, газовую плиту, баллон с газом. Установил я две солдатские койки, принесли два новые матрацы, подушки, простыни, наволочки и два одеяла. В одной комнате была плита с грубой для отопления углем в зимнее время. В то время, в июле, в комнатах было очень душно ночью отдыхать, поэтому мне принесли одну койку и установили на открытой веранде под виноградником, – там я два месяца по ночам ложился отдыхать, укладывая кобуру с пистолетом себе под подушку.
В отсутствие жены Любы, питался я на заставе в счет своего продовольственного пайка. Была сильная жара в июле и августе, аппетита совсем не было, поэтому я ел очень мало, в основном пил чай, компот да кисель.
Через два месяца я получил от своей жены телеграмму, в ней было сказано, что она прилетает 29 августа 1971 года в 02.30, указала рейс с Алма-Аты и просила встретить.
Пришло 28 августа, меня отпустили, и я в тот день, после обеда, выехал поездом со станции Каушут до Ашхабада встречать свою жену. Поздно ночью она прилетела, я ее встретил и мы поехали ночевать в гостиницу. А днем, 29-го августа, мы поехали на автовокзал, сели на автобус и поехали до станции Каушут. Как раз в этом автобусе ехала на заставу с детьми жена замполита, лейтенанта Тингаева Г.А. В Каушуте мы все вышли с автобуса и там нас встретил на УАЗ-69 лейтенант Тингаев Г.А. Так как в Туркмении, с мая месяца по ноябрь, дождей нет, то на дорогах образовывается очень мелкая пыль. Лейтенант Тингаев Г.А. для женщин захватил с заставы две офицерские накидки и предложил ими укрыться, так как на УАЗ был снят тент и  сверху все было открыто. Было очень жарко и Люба отказалась от накидки, а наряжена была слишком хорошо. Машина тронулась и поехала по пыльной дороге на заставу, а за машиной поднялся целый шлейф пыли, пыль и над нами стояла целым столбом. Тут Люба пожалела, что отказалась вначале от накидки и попросила уже сама. Пока доехали до заставы, – ох, как надышались пыли и вся одежда оказалась серая от пыли. Долго потом приводили себя в порядок.

На фотоснимке показан типичный ландшафт Туркмении в летнее время.
В день приезда на заставу, моя жена Люба, в заставской квартире приступила наводить порядок на свой вкус: начала все мыть, расставлять, заправлять, развешивать. Питаться мы уже стали в домашних условиях. Продукты женщины получали со склада заставы в соответствии с нашими пайками. Что из продуктов бралось больше, сверх пайка, то шло за нашу плату. Мой месячный продовольственный паек оценивался в 20 рублей. Туда входило 5 кг мяса, разные крупы, сахар, масло, сгущенное молоко, печенье, рыба или рыбные консервы, хлеб, различные специи. Это все было определено на одного, а нам с Любой на двоих почти хватало. Чего не хватало по пайку, то добирали за свою плату – в финансовой части отряда высчитывали деньги за взятое сверх нормы.
Вскорости пришел 3-х тонный контейнер с Алма-Аты, который прислали Любины родители. Там было два ковра, одеяла теплые и тонкие, два матраца, постельное белье, полотенца, различные покрывала, посуда, одежда и книги.
Жена у меня была хорошей хозяйкой, очень вкусно готовила для меня еду на заставе, а также и после – во время прохождения мной службы в отряде.
В начале сентября 1971 года наконец-то собрались все женщины нашей заставы. Приехала с Москвы жена нашего начальника заставы с дочерью – Галина Ивановна. И вот собрались все вместе: Галина Ивановна, Любовь Михайловна и моя жена, Любовь Ивановна. Женщины жили дружно, не ссорились. А ссориться на заставе не надо – ведь выбора в подругах и хороших соседей там нет.
Приезжал на заставу начальник политотдела пограничного отряда подполковник Ваганов, собирал женщин и беседовал с ними. Интересовался проблемами и нуждами. Давал обещания, что автолавка военторга будет в первую очередь обслуживать заставы, что и делалось в дальнейшем. Сначала все дефицитные товары отправлялись автолавкой по заставам, а затем только в отряд. Граница была на первом месте.
У нас с Любой в квартире не было одного – своего холодильника. В начале 70-х годов это был дефицит везде в СССР. Но мы с Любой заказали холодильник в магазине в кишлаке Казган-Кала. И продавец магазина по имени Курбан привез нам на заставу холодильник «Памир», который где только с нами не ездил и исправно работал. Он был с нами в отряде, потом переправлен в Алма-Ату, с Алма-Аты в Москву, с Москвы снова переехал в Алма-Ату, с Алма-Аты в Хмельницкий. Служил он нам с 1971 по 1996 год (25 лет) пока мы не купили новый, а «Памир» в рабочем состоянии отдали знакомым в с. Ружичанка.
Закончилось жаркое лето 1971 года и пришла в Туркмению осень. Начиная с сентября месяца, ночью становилось не так жарко, как это было в августе, можно было спокойно спать, не обливаясь потом. Неспокойная для пограничников нашей заставы сложилась осень 1971 года, – пришлось беспрерывно бороться с иранскими верблюдами и отарами иранских баранов.
Иранские верблюды выпасались на их территории без всякого присмотра, часто переходя государственную границу. И как только наступал день, часовой заставы с вышки сообщал, что границу, на правом или левом фланге, перешли десять-двенадцать верблюдов. В таком случае нужно подымать тревожную группу, седлать лошадей и ехать выгонять их с нашей территории. Тревожную группу, как правило, возглавлял офицер. Бывало, только выгоним группу верблюдов на правом фланге, тут же поступает информация, что новая группа зашла и двигается по левому флангу. И так было без конца. Выматывались за целый день и пограничники, и лошади.
А что было характерным в действиях верблюдов?
Они переходили государственную границу, заходили вглубь нашей пограничной полосы, достигали КСП и, по мягкому профилированному грунту, шагали вдоль сигнализационной системы, то есть затаптывали нашу КСП, а ведь она должна быть чистенькая, без следов. Надоели нам верблюды иранские. Оставаясь вдвоем на заставе с заместителем начальника заставы по политической части старшим лейтенантом Тингаевым Г.А., мы посоветовались и решили – задержать с десяток верблюдов. На левом фланге участка мы подобрали узкое ущелье с крутыми скатами, из которого выход возможен только с одной стороны. Отыскали на заставе несколько длинных бревен, толстых, длинных брусков, погрузили все это на автомашину и привезли к ущелью. Там, с помощью лопат, пограничники вкопали бревна, то есть перегородили ущелье, оставив узкий вход, который можно было перекрыть толстыми брусками. На второй день тревожная группа загнала туда 12 иранских верблюдов, перешедших границу. Мы решили их там удерживать до передачи  иранским пограничным представителям. О задержании верблюдов было доложено начальнику пограничного отряда. Иранскому пограничному представителю, естественно, было направленно письмо. Пока дошло письмо, пока пришел ответ о совместной встречи пограничных представителей на границе, прошла целая неделя. А верблюды все находились взаперти и голодали. За это время они отощали, бока ввалились.

Вспоминаю, как при нахождении на учебном пункте, в середине января 1972 года, меня вызвал начальник штаба пограничного отряда и поставил задачу: выехать на свою заставу и подменить начальника, так как он выезжал на 2-х дневные сборы в комендатуру. На следующий день, на автомобиле, развозящем пограничную почту, я добрался на свою пограничную заставу. В этот же день начальник заставы уехал в комендатуру на сборы, а я приступил к управлению заставой. Заместитель начальника заставы по политической части лейтенант Тингаев Г.А. лежал на излечении в госпитале в Ашхабаде. Лично сам, в течение двух суток, я занимался организацией охраны границы и руководил службой пограничных нарядов. Через двое суток возвратился начальник заставы старший лейтенант Баранник А.П., он был доволен моей работой. После его прибытия мне надо было возвращаться в отряд на учебный пункт, в этот же день. Январь 1972 года в Туркмении был снежным – снега лежало более 30 см толщиной. Автомашины застав, по приказу начальника отряда, стояли в боксах, – использовать их в охране границы было запрещено, действовали только на лошадях. Стоял вопрос: как же мне добраться до пограничного отряда? Конечно поездом со станции Каушут, который отправлялся в 21.30. Начальник заставы предложил мне выехать за пределы населенного пункта (Казган-Кала) на лошадях с пограничным нарядом, а дальше предстояло мне идти пешком до станции. До станции от кишлака Казган-Кала было 8 км. Время было около 16.00. За 30 минут я с нарядом выехал на офицерской лошади за пределы населенного пункта, отдал лошадь наряду и пошел по полевой дороге в сторону станции Каушут. На дороге не было ни одной колеи от автомашин. Ориентировался дорогой наугад, – в основном по линии телеграфных столбов. Кругом было пусто, было белым-бело от снега, ни одной души, справа небольшие холмы, cлева – тоже холмы. Уже начинало темнеть. Идти было тяжело по снегу, он был глубокий, плелся я медленно; на поясном ремне у меня висела кобура с пистолетом и боевыми патронами. Прошел я медленным шагом с полчаса, уже совсем стемнело. Повернул голову вправо на холм,  и что я увидел? Пять или шесть пар светящихся глаз – голодные волки; посмотрел на холмы влево – тоже светятся несколько пар глаз. Вытащил и взял в правую руку свой пистолет. Подумал: «Если нападут, то буду стрелять». Проходил мимо этих холмов и шел дальше – опять видел, справа и слева от дороги, бегающие светящиеся огоньки глаз. С таким эскортом сопровождения я дошел почти до самой станции Каушут. Постоянно оглядывался, смотрел вправо, влево, а огоньки метались вокруг меня, сверкали и впереди. Да, жутко было, в отдельные моменты волосы подымались дыбом. За часа три я дошел до станции Каушут, около часа подождал поезда и уехал к себе в п.г.т. Каахка, где дислоцировалось управление пограничного отряда. А всего ехать поездом пришлось не больше одного часа.
Подошел конец обучения солдат на учебном пункте, была проведена проверка учебных застав офицерами штаба и политического отдела отряда. Проверку проводили по основным дисциплинам. Моя застава показала наилучшие результаты. Всех солдат учебного пункта распределили: лучших – направили служить на пограничные заставы и учиться в школу сержантского состава, остальных – в подразделения обеспечения гарнизона пограничного отряда и пограничных комендатур.
После окончания учебного пункта я уехал опять служить на свою заставу. Тогда была зима, в то время все машины на заставе стояли на приколе. Все действия зимой на участке заставы осуществлялись на лошадях и в пешем порядке.
В начале февраля (7 февраля) 1972 года моя жена в Алма-Ате неудачно рожала – при рождении сына поврежден был шейный позвонок. Я получил телеграмму от родителей Любы с этим известием и обратился к начальнику пограничного отряда полковнику Черечукину В.И. с просьбой о предоставлении мне короткого отпуска по семейным обстоятельствам. Отпуск мне был предоставлен на 7 дней, и я полетел в Алма-Ату. Навещал я свою жену в роддоме каждый день (она лежала с ребенком еще в роддоме). По окончанию отпуска я уехал к месту службы; Люба оставалась еще в роддоме. Через неделю я получил телеграмму, что ребенок скончался. Его похоронили на детском кладбище в г. Алма-Ата. Вот так обстояли мои семейные дела.
Учитывая мои способности по обучению солдат на учебном пункте, решением командования пограничного отряда, в середине марта 1972 года, меня прикомандировали к отрядной школе сержантского состава, назначив командиром учебной группы. В семимесячной отрядной ШСС по штату было сформировано две учебные группы по 55 чел. 1-й учебной группой командовал старший лейтенант Соловьев Вениамин, 2-ю – возглавил я. Начальником ШСС был 45-ти летний майор Самакшин, заместителем начальника ШСС по политической части – лейтенант Солод П.Н. Учебный процесс в школе начинался с 1-го апреля 1972 года. ШСС дислоцировалась отдельным городком, для каждой учебной группы была своя казарма; в ШСС был свой строевой плац, конюшня с 60-ю строевыми лошадьми, – с курсантами ШСС проводилась конная подготовка. Имелась в ШСС, при одной казарме, своя кочегарка для обогревания помещений в зимний период.
В конце марта 1972 года я получил телеграмму от жены с Алма-Аты – она вылетала самолетом и прибывала в г. Ашхабад. Я ездил ее встречать. С прибытием в отряд, нас сначала поселили в генеральской приезжей. Люба характером изменилась после потери ребенка – была меланхоличной, очень восприимчивой, впечатлительной, часто плакала, стала пугливой. Даже очень боялась мышей, которые появлялись в приезжей.
Работа в ШСС с курсантами, будущими сержантами, мне понравилась. По сравнению с заставой мне в ШСС работалось очень легко, ведь ночи у меня теперь были не занятые службой, не беспокоили ночные тревоги – с 23.00 или с 24.00 и до 06.00 я мог спокойно дома отдыхать, чего не имелось на заставе.
Обучение будущих сержантов в ШСС осуществлялось по своей программе. Я каждый день, за исключением вторника и пятницы, проводил по 7 часов занятий в день. Во вторник и пятницу проводил по 5 часов, так как в эти дни, по расписанию, проводились занятия (по 2 часа) по политической подготовке, которые проводил заместитель начальника ШСС по политической части. Кроме занятий, по распорядку дня предусматривались: утренняя физическая зарядка; два раза в неделю, после обеда (понедельник и четверг), – политинформация (30 мин); в другие дни недели проводились в это время тренировки по 30 мин: стрелковая, по следопытству, по ЗОМП. По распорядку дня, в течение одного часа, предусматривалась самостоятельная подготовка. Вечером, перед отбоем, курсантам предоставлялось 1,5 часа свободного времени. Много занятий у меня было полевых, по таким дисциплинам как: пограничная подготовка, тактическая подготовка, огневая подготовка, конная подготовка, военно-инженерная подготовка, военная топография и другие.
Я почти каждый день приходил в ШСС на физическую зарядку и проводил ее лично со своей учебной группой. Иногда я завидовал штабным офицерам, которые, по утрам, на физзарядке играли в волейбол. Я этого себе позволить не мог – ведь я был командиром учебного подразделения, обучал и воспитывал будущих младших командиров. Поэтому, чувствуя эту ответственность, я не расслаблялся.
По вечерам, в свободное от занятий время, я активно проводил с курсантами учебной группы индивидуально-воспитательную работу. Старался в каждый вечер побеседовать с двумя-тремя курсантами. А с тем курсантом, который, по докладу командира отделения, допускал нарушения по службе, дисциплине или недобросовестно относился к учебе, – беседу с ним проводил весь вечер. Это давало свои положительные результаты. Не зря, после выпуска, став командирами отделений в ШСС, некоторые сержанты говорили: «Мы больше всего, во время учебы, боялись канцелярии». Значит, я хорошо задевал их душу и сознание.
С курсантами ШСС беседовали многие офицеры, в том числе и закрепленный офицер особого отдела. За ШСС был закреплен офицер особого отдела – капитан-таджик. Однажды этот капитан зашел ко мне в канцелярию и мы начали беседовать. В беседе он сказал, что в моей учебной группе есть курсант Хорев, и он ведет пропаганду западного образа жизни. Я поинтересовался сутью этой пропаганды. Капитан ответил, что Хорев все рассказывает товарищам, какие там хорошие дороги и другое.
Однажды, я вызвал к себе этого курсанта на индивидуальную беседу, и окольными путями начал доходить до этих дорог. Спросил у курсанта Хорева: имеется ли у его отца легковой автомобиль? Оказалось, что имелся. Далее я поинтересовался, давал ли отец своему сыну поездить самому за рулем. Оказывалось, – ездил. Далее я спросил, какую самую большую скорость он мог развивать на наших дорогах. И тут курсант Хорев начал рассказывать, что по нашим дорогам быстро ездить, – только гробить автомашины. А вот на Западе, например, в ФРГ дороги хорошие, скорость разгонять можно более 120 км. Далее я задал вопрос: «А почему там такие хорошие дороги?» Курсант Хорев мне начал рассказывать, как там строят дороги. По его рассказу выходило, что на будущей дороге, в странах Западной Европы, сначала готовилась глубокая основа, на дно засыпался слой песка, на песок укладывались бетонные подушки, толщиною около 60 см, поверху бетонные подушки засыпались слоем гравия, а затем укладывался и укатывался один слой асфальта, затем – второй слой со специальной присадкой, чтобы летом, в жару, не размякало покрытие, – и тоже хорошо укатывался. Такие дороги обеспечивают высокую скорость и продолжительное время могут эксплуатироваться. Вот и услышал я всю пропаганду западного образа жизни. Никакой крамолы в этой пропаганде я не нашел. А вот офицер особого отдела уже взял этого курсанта на заметку. И, конечно, после выпуска из ШСС, младшего сержанта Хорева служить на заставу не послали, – оставили его служить в тыловом подразделении.
Какова поддерживалась связь ШСС с управлением пограничного отряда? Офицеры ШСС каждую субботу присутствовали на читке приказов, которая начиналась в 15.00. Регулярно участвовали в командирской подготовке, проводившейся с офицерами управления.
Один раз, после читки приказов, в июле 1972 года, мне сообщили, что я назначаюсь в воскресенье в пограничный наряд «Часовой у шлагбаума», высылаемого от подразделений управления пограничного отряда, для контроля за выполнением правил пограничного режима. Сказано было, что за получением приказа прибыть в воскресенье к 08.00, к майору Чуль (офицер отделения службы штаба пограничного отряда).
На второй день, к назначенному часу, я прибыл в штаб пограничного отряда. В состав наряда назначалось еще два рядовых пограничника: один с комендантской роты, а другой с автороты – водитель с автомобилем УАЗ-469. В автомашину погрузили переносной шлагбаум, взяли сигнальные флажки.
Приказ ставил майор Чуль. В приказе он указал дорогу Теджен – Ашхабад и места, где нести службу у шлагбаума с целью контроля выполнения правил пограничного режима. Всех нарушителей пограничного режима задерживать и доставлять в отряд. Особое внимание обратить на контроль лиц, следующих в маршрутных автобусах. Службу нести в течение 6-7 часов. Суть контроля заключалась в проверке документов. У жителей пограничной зоны, в паспортах, проставлялся специальный штамп, по которому пограничники определяли, что это жители пограничной зоны. Все люди должны были передвигаться с паспортами.
Мы выехали по дороге на первую точку службы за 20-25 км от отряда, в район населенного пункта Артык, развернули шлагбаум и приступили к контролю правил пограничного режима. При несении службы в этом наряде я понял, что наряд выслали напрасно. А почему? В автобусах пассажирами ехали все туркмены, паспорта имели единицы, – в основном никто с собой не брал документов. А если разобраться, то в такую жару паспорт держать долго в кармане невозможно – он весь будет мокрым от пота и быстро испортится. Вот жители-туркмены их и не брали с собою. Пришлось опрашивать водителей рейсовых автобусов, что за людей перевозят они. Они отвечали, что этих людей они знают, все свои.
Дело подходило к концу службы, а мы так еще никого и не задержали. Подошел автобус, который был последним в нашем контроле. Остановили его, я с нарядом зашел в салон, отрекомендовался: «Пограничный наряд, прошу предъявить документы!» При проверке документов – картина была та же. Один мужчина-туркмен начал препираться. Мол, он едет в своей стране, а какие-то пограничники останавливают автобус, проверяют документы, тратится лишнее время, находиться в автобусе на стоянке очень жарко. Паспорта и других документов у него не оказалось и я решил его задержать и доставить в отряд, как нарушителя пограничного режима. По возвращению в отряд, он в нашем автомобиле долго возмущался.
О результатах службы я доложил майору Чуль. Он приказал задержанного доставить в разведывательный отдел к капитану Анасахатову, что я и сделал. В кабинете капитан Анасахатов побеседовал с задержанным и минут через 15 они вместе вышли. От капитана Анасахатова я получил такой ответ, что этого человека задерживать не было никакой необходимости, он житель такого-то населенного пункта. А то, что он являлся нарушителем пограничного режима, – ни слова. Тут же задержанного отпустили и, уходя, он в мою сторону еще и высказывал недовольство, мол, теперь, лейтенант, давай сади меня на автобус и за свой счет отправляй в Ашхабад. Так что я получил хорош урок, как надо исполнять обязанности на службе.
Летом, в течение трех месяцев, проводить занятия в поле с курсантами ШСС было тяжело, так как была сильная жара, доходившая до плюс 55 градусов в тени. А за пределами населенного пункта (на учебных полях) не росло ни единого дерева, где бы можно постоять в тенечке. От ШСС до учебных полей было 1,5 км. Выдвигались на тактическое поле и возвращались в расположение ШСС в пешем порядке, как правило, бегом. Только при проведении занятий по конной подготовке выдвигались на полевой манеж на лошадях. На полевом манеже я проводил занятия по конной подготовке в соответствии с наставлением по конной подготовке. Надо было научить будущих сержантов правильному обращению с лошадью, умению управлять ею и передвигаться всеми видами аллюров. Не любили курсанты передвигаться учебной рысью, да еще без стремян. Я на своем белом коне с большим батогом находился в центре манежа и следил за движением всадников по кругу. Бывало, курсант свою строптивую лошадь не мог удерживать в строю и она выбегала на середину манежа. Я тут как тут со своим длинным батогом на своем коне подскакивал к этой лошади и хорошенько ударял по ее крупу. Мой конь даже был доволен, что строптивая получала удар по своему крупу. Я давал команду всаднику пристроиться к хвосту колонны и продолжать движение в строю. Да, многие из моих курсантов ШСС, в основном, были выходцами из городов, поэтому никогда раньше не ездили на лошадях и не умели с ними обращаться. Практика конной подготовки им трудно давалась.
Возвращение с занятий в ШСС на лошадях – это целая комедия. Перед началом возвращения, я всегда предупреждал курсантов, чтобы хорошо держали лошадей и не допускали лошадям самостоятельно переходить на галоп. Колонну возглавлял я на своем коне по кличке «Панцирь». Конь был белого цвета и не молодой; знал, что он офицерский конь, вел себя по отношению к другим лошадям, как бы, «по-аристократически». Как не инструктировал я курсантов, но все-таки каждый раз находился курсант, который не мог справиться с управлением лошадью, отпускал повод, – и она вырывалась вперед и пускалась в галоп, ведь лошади возвращались в конюшню. И тут начиналось. Стоило одну лошадь не удержать, как за ней рвались другие. Бежали лошади наперегонки по дороге с огромной скоростью; я смотрел и видел, как, один за другим, летели и падали на землю курсанты; боялся, как бы кто из них не получил сильных увечий или травм. Вследствие падений, одна треть курсантов приходили в ШСС пешком, а их лошади прибегали в свою конюшню одни без всадников.
Мне, в 1972 году, хорошую помощь в работе оказывали мои подчиненные сержанты – командиры отделений: командир 1-го отделения – сержант Руденко, командир 2-го отделения – младший сержант Голиков, командир 3-го отделения – младший сержант Крот, командир 4-го отделения – младший сержант Пинчук и командир 5-го отделения – младший сержант Погребной, они поддерживали воинскую дисциплину в своих отделениях и уставной внутренний порядок в казарме.
Сержанты на занятиях выступали моими помощниками. Проводя занятия по тактической подготовке, приходилось сначала на сержантах показывать курсантам тот или иной прием или действие, а затем ставил задачу сержантам развести свои отделения на указанные места и приступить к отработке и тренировке приемов или действий. Таким образом я с сержантами отрабатывал на практических занятиях все учебные вопросы.
По пограничной подготовке я также использовал сержантов для показа действий того или иного пограничного наряда по охране определенного участка границы, а затем сержанты, на указанных участках, отрабатывали приемы службы пограничного наряда со своими подчиненными.
На тактическом поле курсанты отрабатывали тактические нормативы, наступали, атаковали, ползали, рыли окопы, одевали средства защиты (ОЗК) и противогазы и тоже бегали в них. Выходили в поле и с 08.00 до 13.00 занимались практическими занятиями, а после обеда, с 15.00 до 17.00, проводили еще 2 часа занятий. Курсанты, перед выходом в  поле, заполняли фляги чаем или кипяченной водой, и на первом же перерыве – фляги уже были пустые. Поэтому до окончания занятий они изнывали от жажды. Я тоже брал с собой флягу, заполненную зеленым чаем, но я его не пил до обеда, а все терпел, хотя мне тоже с курсантами приходилось все время бегать. Я свой чай отдавал выпивать наиболее страждущим курсантам. Бывала, иногда, у моих курсантов такая жажда, что готовы были пить воду из луж, оставшихся еще после майских дождей. Однажды на полевых занятиях, я за ногу отволок от лужи одного, страждущего от жажды, курсанта. Вода в той лужи позеленевшая уже была. От такой воды можно было получить и брюшной тиф. Не знаю от чего, но был случай при мне, когда один курсант, до сих пор помню его фамилию (Коняхин), лежал в госпитале с брюшным тифом.
Когда я приходил с полевых занятий домой на обед, и пообедав, не мог уже утерпеть – опрокидывал кружечку воды. А это еще хуже: после первой кружечки через 5 минут тянулся за второй, а потом и за третьей, – и так мог выпить полведра воды за какие-то полчаса. А эта вся вода потом выходила потом, – рубашка не высыхала. Ночью в квартире градусник показывал все +45. Жена готовила мне компот, так я за ночь по полведра его выпивал. Спать было невозможно. Приходилось на ночь наливать полванны холодной воды и по нескольку раз ночью окунаться для охлаждения, и, не вытираясь, ложиться так в постель.
Занятия с курсантами ШСС планировались в основном днем, но стрельбы проводились не только днем, но и ночью. Было по программе «Специальное пограничное упражнение», которое выполнялось и днем и ночью. Ночью было сложно выполнять, так как стрельбу вел один пограничник, а второй, из состава парного пограничного наряда, должен освещать местность из сигнального пистолета. Расстояние до целей составляло – 200-250 м. Попасть по цели под горящую ракету тяжело, ведь она освещает местность 5-6 сек. Первый номер может давать сколько угодно ракет подряд, но две движущиеся мишени двигались на стрелков или от них всего 60 м со скоростью 2-3 м в сек. Итого по времени они двигались и мигали где-то секунд  20-30. Поэтому курсанты часто не укладывались в норматив и получали одни тройки или даже двойки.
Вспоминаю, как я однажды проводил зачетные стрельбы со своей учебной группой ночью. Я сидел с оператором на пульте управления мишенями и вел учет стрельб в своей тетради. Наряды на стрельбах по выполнению СПУ (специального пограничного упражнения) ночью сопровождали мои командиры отделений, которые контролировали соблюдение мер безопасности и на конечном рубеже осуществляли осмотр оружия. Дошла очередь до выполнения СПУ курсантами 4-го отделения, сопровождал наряды сержант Пинчук (он же был секретарем первичной комсомольской организации ШСС). Я решил незаметно пройти сзади за одним из стреляющих нарядов. Началась стрельба с короткой остановки лежа, мишени первые были поражены, наряд пошел дальше и тут надо было стрелять по движущимся ростовым мишеням с освещением местности осветительной ракетой. С появлением движущихся мишеней, наряд изготовился и началась стрельба с освещением местности. Я подошел сзади вплотную к стреляющим, и что я увидел? Стреляющим стрелком лежа – по движущимся мишеням – в паре с другим стрелком-курсантом, оказался сержант Пинчук. Вот так он решил улучшить результаты зачетных стрельб своего отделения. По прибытию к месту дислокации учебного подразделения, на совещании сержантов, пришлось провести разбор действий сержантов на ночных стрельбах и разобрать этот негативный случай. Вместо того, чтобы кропотливо тренировать подчиненных своего отделения, он пошел на очковтирательство. Перед всеми сержантами учебной группы, я ему за такой проступок объявил строгий выговор. А в дальнейшем, – больше контролировал его работу.
Пару месяцев мы с Любой прожили в генеральской приезжей, а где-то в июне 1972 года мне в 3-х этажном отрядном доме предоставили 4-х комнатную квартиру на 3-м этаже. Пришли, посмотрели с Любой квартиру и сказали: «Нам что, по квартире на лошади скакать?» – ведь столько комнат и коридоров в этой квартире для нас были излишними. На этой же площадке в 3-х комнатной квартире жила семья старшего лейтенанта – связиста, у него было двое детей. Он предложил нам поменяться, мы согласились. Квартирно-эксплуатационная служба отряда нам дала добро. Поэтому мы поселились в 3-х комнатной квартире. Навели порядок, побелили и приступили к ее обустройству. Купили стол и большой раскладной диван, полки для книг, взяли в рассрочку на год телевизор «Весна». Мне принесли две новые солдатские кровати, я в них спилил спинки, поставил обе рядом,  – и получилась хорошая тахта.
Все свои силы и знания я отдавал делу обучения и воспитания курсантов ШСС – будущих сержантов. Эта работа для меня оказалась интересной. Мои занятия с курсантами учебной группы ШСС посещали: начальник ШСС, офицеры штаба пограничного отряда и давали позитивные отзывы. Поэтому в конце октября 1972 года, с моего согласия, меня, приказом начальника пограничного отряда, ввели в штат отрядной школы сержантского состава. А до этого я числился прикомандированным.

Таким образом, на моей груди уже красовалось два нагрудных знака: «Отличник Пограничных войск II степени» и «Отличник Пограничных войск I степени».
На фотографии видны эти знаки.

Этот симок вместе с моей женой был сделан в июле 1973 года в Алма-Ате во время нахождения в отпуске.
Мой бывший выпускник школы сержантского состава, сержант Логвинов, в 2015 году, увидев в интернете эту фотографию, написал: «Мой командир в 1973-74 гг., – человек чести и достоинства!» Конечно, офицерам такие лестные слова редко приходится слышать, особенно от своих подчиненных. Наверно я получал такие оценки, потому что никогда не унижал и не оскорблял своих подчиненных, проявлял справедливую требовательность, в их воспитании и обучении всегда руководствовался личным примером, не боялся в обучении подчиненных черновой работы – так как нам, курсантам, при обучении в пограничном училище, постоянно напоминали об этом и командиры и офицеры-преподаватели. Подчиненные, они все видели, умели оценивать работу офицера. Не всегда могут увидеть и правильно оценить работу подчиненного старшие начальники.

На этом фото: первый слева – мой бывший курсант Палийчук – выпускник ШСС (ноябрь 1974 года), ныне подполковник-пенсионер, проходивший службу в Погранвойсках Беларуси, ныне проживает там.
Он мне в 2012 году писал: «Мой командир! Вы, будучи старшим лейтенантом, служили для нас примером подражания в дисциплине, поведении и воинского такта, ревностного отношения к выполнению  своих офицерских обязанностей. Благодаря Вам и, беря с Вас пример, я пошел учиться в пограничное училище».
Продолжаю рассказ о работе в ШСС.
После окончания учебного пункта я возвратился в ШСС, а там учебный процесс начался еще с 3-го января 1973 года. Кандидаты для учебы в ШСС обучались на учебном пункте всего один месяц. В течение первого месяца на учебном пункте шел отбор кандидатов для ШСС. Отбирали лучших и способных солдат, со средним и средне-техническим образованием, – пожелавших стать сержантами-командирами отделений.
В ШСС я включился в учебный процесс – стал проводить занятия по боевой и профессиональной подготовке с курсантами – будущими сержантами. Опыт уже был, – ведь я в ШСС обучал в течение 7-ми месяцев будущих сержантов и участвовал в их выпуске. Претензий к моей работе ни у начальника школы, ни у командования пограничного отряда не было. Офицеры штаба пограничного отряда, проводившие контроль моих занятий, отмечали, что я занятия проводил методически правильно, целей занятий достигал полностью, занятия проводил интенсивно.
Отрядная школа сержантского состава являлась основным резервом начальника пограничного отряда на случай возникновения пограничного поиска. В ШСС из курсантов было сформировано 10 поисковых групп (по 8 чел. в каждой), готовых в любое время приступить к поиску нарушителей государственной границы на участке пограничного отряда.
Помню, как в начале февраля 1973 года, ночью, в моей квартире, где-то в 01.30, по радиоприемнику заиграли песню «Козаченьки», и наложенная запись на песню с радиоузла периодически вещала, – «55», «55, …». Это подавался сигнал для подъема по команде «В ружье». Я быстро поднялся, побежал к оперативному дежурному за получением пистолета, и затем я прибыл на строевой плац, где собирался резерв начальника пограничного отряда. На плаце я проверил наличие и экипировку своих поисковых групп. Там же, заместитель начальника штаба пограничного отряда вызвал к себе офицеров и довел обстановку: «На участке 13-й пограничной заставы в 01.15, на 7-м участке левого фланга (горный), на КСП, обнаружены следы человека. Застава ведет поиск нарушителя, но пока безрезультатно. Начальник пограничного отряда решил для поиска нарушителя границы задействовать свой резерв. Выезд колонны резерва через 10 минут; осуществить посадку личного состава на автомашины, довести обстановку до личного состава и ожидать сигнала на начало движения». Сигнал был получен, и колонна тронулась.
Колонна автомашин с резервом пограничного отряда к 02.30 прибыла на 13-ю пограничную заставу. От заставы группа поиска, во главе со мною, на трех ЗИЛ-131, выдвинулась вдоль сигнализационной системы и заняла исходное положение для поиска, а группа прикрытия государственной границы выдвинулась на указанное направление и плотно прикрыла государственную границу. На исходном положении для поиска (рубеж сигнализационной системы) я поставил задачу каждой поисковой группе: указал рубеж и направление поиска, сигналы начала и окончания поиска. От руководителя поиска я получил команду, что начало действий поисковых групп – в 07.00, поэтому до рассвета мы прикрывали занимаемый рубеж.

Вот такой рельеф местности был на участке 13-й пограничной заставы, ее левого фланга
Поиск проводился в начале февраля. Погода тогда была сырая, моросил мелкий дождик, температура была 3-5 градусов тепла.
Ровно в 07.00 мы начали поиск нарушителя границы по направлению, и двинулись в сторону государственной границы. На том направлении, от сигнализационной системы до государственной границы, было ровно 4 км. Но поиск надо было вести по горной местности и идти все время вверх, – до самой государственной границы, которая проходила по водоразделу не очень высокого хребта. Поиск вести в горах – это не просто двигаться вперед, а надо еще и осматривать местность, все укрытые места, горные расщелины и т.д. Поэтому скорость продвижения в поиске не такая, как при обычной ходьбе.
Где-то к 10.30 мы вышли на государственную границу, нарушителя не обнаружили. О выходе на границу я доложил по радио руководителю поиска и получил команду – «Вести поиск в обратном направлении».
Я подал сигнал поисковым группам, и начался ими поиск в сторону тыла – к инженерно-техническим заграждениям. К 13.30 группа поиска, проведя поиск нарушителя границы в обратном направлении, вышла к сигнализационной системе, о чем было доложено руководителю поиска. И снова была получена новая задача: с 14.00 вести поиск нарушителя в сторону государственной границы. Я снова поставил задачу всем поисковым группам на ведение поиска, указав рубежи и направления, и подал сигнал на его начало. К 17.30 мы снова вышли к государственной границе и опять безрезультатно. Тогда уже стемнело. Я получил от руководителя поиском задачу: «До 07.00 стать заслонами на государственной границе, уплотнить ее охрану, а с наступлением рассвета – приступить к поиску  нарушителя в сторону тыла (к инженерно-техническим сооружениям)».
На ночные действия я поставил задачу своим поисковым группам  плотно прикрыть государственную границу. Ночью в горах, на границе, поднялся такой сильный ветер, что у моего радиста радиостанция Р-105 (14 кг), стоя на земле, от ветра падала. Я с радистом нашел неглубокую расщелину, собрали сирого перекати-поля, настелили и спрятались от ветра. Спать было невозможно – очень холодно, да и нельзя было. Я периодически прохаживался к своим поисковым группам и проверял их службу в заслонах, проверял работу сигнализационного прибора. Таким образом дождались утра, получили сигнал от руководителя поиска, и ровно в 07.00 приступили к прочесыванию местности в тыл к инженерно-техническим сооружениям. Где-то к 10.00 мы вышли к сигнализационной системе. Таким образом мы вели пограничный поиск в течение 3-х суток. Две ночи нам пришлось ночевать на границе, согреваться в сыром перекати-поле, прятаться в ущелках от сырых ночных ветров, наматывая каждый день при поиске по 12-15 км в горах. А мне еще ночью надо было ходить проверять заслоны. Нарушителя так и не нашли. Определили, что он перешел границу со стороны Ирана, перешел КСП (контрольно-следовую полосу), оставив следы, но дальше в тыл не пошел – побоялся преодолевать проволочную систему, потом вдоль нее прошел метров 100 и ушел обратно в Иран. Но пограничники опоздали, так как поздно были обнаружены следы, а систему он не преодолевал, потому своевременного сигнала и не поступило. За трое суток мы все вымотались физически и очень хотелось спать.
За период работы в ШСС я в таких поисках участвовал по нескольку раз в год, были и задержания.
В феврале 1973 года меня, на партийном собрании первичной партийной организации управления пограничного отряда, приняли кандидатом в члены КПСС; партийная комиссия при политотделе пограничного отряда утвердила это решение партсобрания.
Как же продвигались по службе мои сокурсники по училищу?
В конце февраля 1973 года лейтенанта Корниенко (моего однокурсника по училищу) с заставы переводят в пограничный отряд на должность командира комендантской роты (должность майорская). Учился в пограничном училище он слабо, был троечником. Это невиданный успех для молодого офицера, прослужившего чуть более полутора лет и его назначают на майорскую должность.
И тут моя жена Люба насела на меня: «Какого-то Корниенко, малоспособного офицера назначили на майорскую должность, а ты не можешь себя показать в работе» и так далее и тому подобное. Я ей отвечал, что это не лучший вариант, когда тебя так рано назначают на высокую должность. Ведь можно рано взлететь и так же быстро упасть. Но она была неугомонной. А лейтенант Корниенко через год так же резко и полетел вниз.
Комендантская рота обеспечивала охрану объектов пограничного отряда, службу КПП и так далее. Караул назначался от комендантской роты. Дисциплина личного состава комендантской роты начала падать, пошли нарушения по службе личного состава. Дошло до того, что в самом караульном помещении личным составом роты было допущено распитие спиртных напитков. А личный состав караула ведь с оружием и боеприпасами находился.

Итак, с 1-го августа 1973 года я – начальник отрядной школы сержантского состава.
Начальником отрядной ШСС стал лейтенант Штаченко Н.Н., заместителем по политической части остался старший лейтенант Солод П.Н., общего заместителя начальника ШСС – не назначили. Во время моего августовского отпуска к ШСС был прикомандирован лейтенант Бондарев (был заместителем начальника 18-й пограничной заставы) для проведения боевой подготовки с курсантами. При разговоре со мной, старший лейтенант Солод П.Н. удивлялся тем, как лейтенант Бондарев проводил полевые занятия. Он выходил на занятия в поле в туфлях и в параллельных брюках. Я, по прибытию с отпуска, сам ходил на его занятия для контроля, и точно, – он был в туфлях и параллельных брюках. А ведь офицеру, проводящему занятия в поле по тактической подготовке, надо лично показывать, как отрывается одиночный окоп для стрельбы лежа, показывать изготовку для стрельбы, необходимо показывать перебежки на поле боя и другое, где нужно ложиться на землю. А лейтенант Бондарев в наглаженных параллельных брюках только объяснял, да на пальцах показывал, как это необходимо делать. Мне пришлось, при подведении итогов контроля, высказать это лейтенанту Бондареву. Но он такие замечания воспринял, как придирку и предвзятое к нему отношение. Пришлось мне обратиться к начальнику штаба пограничного отряда и пояснить ситуацию. Лучше не иметь такого заместителя, и я попросил у начальника штаба, что бы лейтенанта Бондарева не назначали моим заместителем. Потому что таким обучением он только калечил личный состав курсантов ШСС. И его вновь отправили на пограничную заставу.
Так что вся боевая и профессиональная подготовка будущих сержантов лежала пока на мне полностью. Проводил по 5-7 часов занятий в поле ежедневно, по субботам вывозил в поле на ИМЗ (инструкторско-методические занятия) сержантов. В конце каждого дня я проводил совещания с сержантами, где заслушивал их о состоянии учебы и дисциплины в отделениях за пройденный день и ставил задачи на следующий. Всех курсантов, которые допускали нерадивость в учебе и допустили нарушения воинской дисциплины (из докладов сержантов), я их по одному, вечером, вызывал на беседу и допоздна хорошо прорабатывал. При проведении индивидуальных бесед я выяснял причины, вызвавшие нарушения воинской дисциплины, причины нерадивого отношения к учебе и напоминал таким курсантам на нарушение требований военной присяги, своего воинского долга перед Родиной, игнорирования напутствия родителей, знакомых, односельчан, горожан о честном служении Родине. Мое индивидуальное воспитание было действенным – ведь некоторые курсанты даже пускали слезу. Мои индивидуальные беседы способствовали укреплению воинской дисциплины и качественной учебы. Некоторые из моих сержантов-командиров отделений, негодуя поведением отдельных курсантов, неоднократно мне напоминали: «Когда мы были курсантами, то сильно боялись канцелярии». Да, я тогда усиленно работал, не жалел тратить свое свободное от службы время, и это приносило свои плоды. Чтобы сделать ШСС отличной, мне приходилось работать с подчиненными очень напряженно на занятиях и после занятий. Можно сказать, от подъема (с 06.00) и до отбоя (до 23.00).
В ШСС в 06.10 – начиналась утренняя физическая зарядка, к этому времени я уже был в школе. Лично руководил физзарядкой. Если бег на 3000 м, то я бежал позади колонны и наблюдал, кто отставал, кого надо дополнительно тренировать. Если проводилась на физзарядке гимнастика, то осуществлялась работа на спортивных снарядах, я вызывал к себе слабоуспевающих и лично их учил выполнять упражнения на спортивных снарядах. Сам образцово показывал им то или иное упражнение, затем тренировал. Бывало, приходилось, при выполнении на перекладине упражнения «Подъем переворотом», тянуть курсанта даже за ухо, чтобы он сделал этот переворот на перекладине. В течение месяца упорной работы с курсантами на физзарядке и на занятиях по физической подготовке, – и они все делали подъем переворотом по 8 раз, а это отличная оценка. Некоторые курсанты, к окончанию ШСС, делали и по 12, и по 15 раз этот подъем переворотом. Одному начальнику сделать ШСС отличной невозможно. Поэтому многое зависело от помощников – сержантов-командиров отделений. А чтобы они были хорошими помощниками, их надо ежедневно так же обучать и контролировать их работу.
Привожу один пример.
По распорядку дня в ШСС, вечером, была 30-ти минутная чистка оружия под руководством командиров отделений. Курсанты под руководством своих командиров приступили к чистке оружия. Через 15 мин я вышел с канцелярии и увидел, как два командира отделения (сержант Барелюк и сержант Шилов), вместо того, чтобы руководить своими подчиненными, стояли в стороне и весело вдвоем о чем-то разговаривали, а их подчиненные отвлекались, тоже разговаривали между собой и не качественно работали по чистке своего оружия. Не стал я делать замечания сержантам в присутствии их подчиненных. Закончилась чистка оружия и началось свободное время. Я дал команду дежурному по ШСС открыть оружейную комнату и приступил к проверке состояния оружия в отделениях этих двух сержантов. У меня был белый подшивочный материал. Я нарвал кусочки размером 5 на 5 (см) и, по одному, вставляя в шомпол, проверил каждый ствол  автомата этих отделений. Вытаскивал из ствола клочок белого материалу, а он черный от нагара, я авторучкой на нем писал номер этого автомата. Оказалось, что в отделении сержанта Барелюка самые грязные, с нагаром, автоматы, а ведь в тот день была стрельба.
И что же делать мне? Все клочки с нагаром и номерами автоматов я разложил в своей канцелярии на столе. Прошел отбой, я вызвал к себе всех сержантов и сказал, что я проверил состояние всех автоматов после чистки оружия и самыми грязнимы оказались автоматы с указанными номерами. Зачитал номера и спросил: «Чьи это подчиненные, что так плохо почистили оружие?» Сержант Барелюк ответил: «Это мои!». Я всех сержантов отпустил, а сержанту Барелюку приказал: «Принести автоматы своего отделения ко мне в канцелярию и лично, в течение одного часа, их вычистить». Я с 23.00 до 24.00 готовился к занятиям и писал конспекты на следующий день, а сержант Барелюк чистил автоматы своих подчиненных. После окончания чистки представил мне на проверку. Это была наука для всех сержантов. В дальнейшем они с большим рвением и усердием старались и надлежащим образом осуществляли контроль в своих отделениях.
Работая в ШСС начальником, я ежемесячно, не менее двух раз, проводил тренировки личного состава в действиях по сигналам тревог, а также по поиску и задержанию нарушителей государственной границы. Для проведения тренировки в действиях личного состава по поиску и задержанию нарушителей государственной границы, я обычно приходил в свое подразделение к 05.00 утра. Подымал и инструктировал пару курсантов для действий «нарушителями границы», затем их высылал на участок учебной границы. Только через минут 20 давал вводную дежурному по ШСС. Личный состав ШСС подымался по команде «В ружье» и действовал согласно ранее проведенного расчета: группа прикрытия границы выдвигалась в пешем порядке и прикрывала указанный рубеж; группа поиска, в составе трех поисковых групп, выдвигалась к месту оставления следов «нарушителями границы» и начинала поиск по следам или по направлению. Действия по поиску разворачивались на местности в большом районе и заканчивались задержанием «нарушителей границы» Как раз к общему подъему личный состав возвращался в место постоянной дислокации, – и физической зарядки уже не требовалось проводить.
При проведении полевых занятий с курсантами ШСС, погодные условия Туркмении много приносили различных сюрпризов. Часто, бывало, проводя одиночные стрельбы с курсантами в летний период на стрельбище, приходилось их немедленно прекращать и возвращаться к месту постоянной дислокации. Причина – начинался, так называемый, «афганец»; со стороны Афганистана начинал дуть сильный ветер, приносило облака, подымалась вокруг пыль, на зубах трещал песок; на дистанции 100 метров нельзя было разглядеть мишеней. Поэтому стрелять было бесполезно – не видели мишеней. Такие погодные условия могли длиться в Каахка от двух до трех суток. После этого «афганца», в летний период, температура воздуха становилась ниже на 5-10 градусов. Но через пару дней вновь наступала жара.
В период дуновения «афганца» в квартирах все окна надо было плотно закрывать. Но, после его прекращения, все равно на подоконниках и в комнатах был слой пыли по нескольку миллиметров. Так что женщинам приходилось много потрудиться, чтобы везде убрать эту пыль.
Учеба в ШСС подходила к очередному выпуску сержантов. Настал октябрь 1973 года. Начались выпускные экзамены в ШСС, которые принимали офицеры штаба пограничного отряда. Упорная работа начальника ШСС и его заместителя по политической части, а также командиров отделений, дали свои результаты – школа при выпуске сержантов получила общую оценку «отлично».
Перед выпуском курсантов и присвоения им сержантских званий заседала мандатная комиссия по распределению выпускников по подразделениям. В состав комиссии входили: начальник пограничного отряда – председатель, начальник политического отдела, начальник особого отдела, офицер отделения строевого и кадров старший лейтенант Швецов В.М. Присутствовал и я, как начальник ШСС. Перед проведением мандатной комиссии я составил список очередности захода выпускников в кабинет. Один экземпляр этого списка лежал на столе у председателя комиссии. Я составил список не по алфавиту. У меня по списку первыми шли отличники (лучшие выпускники, за ними те, кто закончили на «хорошо» и последними в списке шли выпускники послабее.
Прежде чем зайти выпускнику ШСС в кабинет, члены мандатной комиссии слушали от меня его характеристику. Только после дачи характеристики начальник пограничного отряда разрешал зайти этому выпускнику в кабинет. Я открывал двери кабинета и приглашал его в кабинет. Члены комиссии на него смотрели, задавали вопросы, а после его ухода с кабинета определяли, в какое подразделение и на какую должность его назначить.
Так как первыми заходили отличники, то я и давал всем им положительную характеристику. На десятом или на двенадцатом выпускнике из-за такой положительной характеристики начальник пограничного отряда вспыхнул и на меня с упреком понес: «что это у вас характеристика под одну гребенку, что у этих военнослужащих нет недостатков, а у вас все они хорошие, дисциплинированные да исполнительные, нет никаких недостатков?» Даже получилась перепалка между начальником отряда и начальником особого отдела, который вступился в мою защиту.
На сделанном перерыве в работе комиссии, ко мне подошел начальник особого отдела и начал меня успокаивать, говоря, «…мы знаем, что вы трудитесь в ШСС не покладая рук, не взирая на трату своего личного времени, но вы молодой лейтенант и вам надо уметь показать свою работу…»
Так что я с тех пор запомнил, что нужно не только работать не покладая рук с своими подчиненными по их обучению и воспитанию, четко выполнять свои служебные обязанности, но надо еще учиться умению преподнести свою работу, даже немного ее приукрасить. Я тогда еще не умел этого делать, как-то стеснялся приукрашивать свои достижения в работе.
Да, по сравнению с полковником Черечукиным В.И., подполковник Колтунов С.С. был грубым начальником пограничного отряда. Офицеры постарше говорили, что он детдомовец.
Когда я ходил на службу помощником оперативного дежурного – дежурным по гарнизону, то слышал, как в приоткрытую дверь из кабинета начальника пограничного отряда сыпались матерные слова. И много сыпалось их в адрес начальника боевой подготовки пограничного отряда капитана Слыщенко В.П. Когда капитан Слыщенко волновался, то он в разговоре (в докладе) начинал заикаться и тут на него сыпались маты от начальника пограничного отряда. Добавлялось еще и то, что капитан Слыщенко В.П., как организатор дела, был слабоватым.
Тем не менее даже уборщица, убиравшая в штабе отряда говорила, что «полковник Черечукин В.И. – вот это был начальник отряда, он был – человек», – он мог остановиться и с ней поговорить о ее семье, о трудностях, заботах и никогда от него не было слышно нецензурных слов, – «а этот – что он за начальник?»
При подполковнике Колтунове С.С. пошли в пограничном отряде одно чрезвычайное происшествие за другим. То погиб солдат с роты связи, то погиб солдат на 13-й пограничной заставе на трансформаторе, то появились «арбузники» на 11-й пограничной заставе.
Как это случилось с гибелью солдат?
На территории отряда солдаты с роты связи натягивали обвисшие провода телеграфной линии. Выше проводов телеграфной линии, перпендикулярно, проходили провода высоковольтной линии электропередач к понижающему трансформатору. И, при натягивании проводов, погиб неплохой солдат, дернув телеграфные провода, находясь на земле, которые от его рывка коснулись проводов линии электропередач.
Через небольшой промежуток времени опять гибель солдата на 13-й пограничной заставе. Оказывается, на заставе мигал свет. И один из солдат, когда-то закончивший Днепропетровский индустриальный техникум, вызвался пойти к трансформатору и посмотреть что там, и устранить причину, не имея для этого никакого допуска, выданного пограничным отрядом. Проявил инициативу, пошел и там погиб на этом трансформаторе от электрического удара.
Будучи помощником оперативного дежурного, я слышал, как с кабинета докладывал подполковник Колтунов С.С. генералу в округ: «… товарищ генерал, не под счастливой звездой я родился…». А генерал говорил, что, просыпаясь по утрам, он первое, что думает: «не случилось ли еще какое-то ЧП в Каахкинском пограничном отряде?» Он эти слова озвучивал на совещании офицеров, будучи в Каахкинском пограничном отряде.

На фотоснимке – первый выпуск сержантов в ШСС под моим руководством.
На выпуске присутствовали: начальник пограничного отряда подполковник Колтунов С.С., начальник политического отдела подполковник Ваганов, – они сидят в центре. По левую руку начальника пограничного отряда – сижу я, возле меня – мой заместитель по политической части, старший лейтенант Солод П.Н. В первом ряду сидят командиры отделений ШСС, справа налево: сержант Иванченко, сержант Лазаренко, сержант Яковлев, за майором – заместителем начальника штаба, сидит старшина ШСС сержант Бронсков, левее – сержант Москалюк, левее него – сержант Постовой.
За достигнутые результаты в обучении и воспитании будущих сержантов для государственной границы меня наградили грамотой.

Я продолжал работать в ШСС без моего общего заместителя, – никого из подходящих для ШСС офицеров командование еще не определило. Поэтому мы с Павлом Николаевичем Солод (моим заместителем по политической части) продолжали работать вдвоем. Он был моим одногодком, но пограничное училище закончил на 2 года раньше меня, поэтому был в звании старшего лейтенанта, а я еще – лейтенантом.
Часто, по вечерам, мы с ним обсуждали вопросы обучения курсантов и повышения профессиональной подготовки сержантов, проведения воспитательной и индивидуальной работы с курсантами. Мой заместитель по политической части был принципиальным и требовательным офицером, не переносил очковтирательства в работе, в профессиональном отношении был подготовлен хорошо.
Однажды я его учил офицерской этике. Помню, пришел он в подразделение расстроенный. Начал я интересоваться, в чем же дело? И тут Павел Николаевич выпалил: «Да я этому лейтенанту Луговому больше никогда первым не протяну руку!» И рассказал почему.
Да, лейтенант Луговой был из сверхсрочников, в 1971 году еще был младшим лейтенантом, а к 1973 году стал лейтенантом – закончил экстернат. Еще будучи младшим лейтенантом, его назначили заместителем командира автотранспортной роты по политической части. Был он любимцем начальника тыла пограничного отряда, подполковника Змиевца. Часто заходил в кабинет начальника тыла и позволял там себе некоторые вольности, а подполковник Змиевец ласково делал ему замечания. Жена лейтенанта Лугового работала секретарем или деловодом у начальника тыла. Сам по себе лейтенант Луговой был каким-то высокомерным, здороваясь и подавая руку офицеру, он как бы даже отворачивался. А при встрече с старшим лейтенантом Солод П.Н., выкинул какую-то оскорбительную шутку.
По этому поводу я успокоил своего заместителя, сказав ему: «Павел Николаевич, вы старший лейтенант, вы старше по воинскому званию, он всего лишь – лейтенант; для него большая честь, если вы ему первым протягиваете руку, он, как младший по воинскому званию, вам, первым, и не должен ее потягивать, а ожидать, когда вы ему протяните руку». Мои обоснования его убедили, – он согласился с моими доводами.
Бывало, наши жены возле жилого дома собирались и судачили о своих мужьях, о перспективах поступления в военную академию. Галина Солод, однажды, говорила моей жене: «Люба, сначала мой муж поедет в военную академию поступать, а когда поступит, тогда только поедет твой, ведь мой муж раньше твоего закончил пограничное училище».
Уже подходил к концу 1973 год, старший лейтенант Солод П.Н. к тому времени прослужил четыре года офицером, занимал должность заместителя начальника ШСС три года. Дальнейший его путь для учебы – Военно-политическая академия в Москве. Поэтому он в сентябре 1973 года написал рапорт с просьбой о направлении его на учебу в Военно-политическую академию. Начальник политического отдела отряда подполковник Ваганов на его рапорте написал: «В связи с тем-то и тем, рекомендую направить на учебу в 1975 году» и его подпись.

Будучи начальником ШСС, я в конце января 1974 года, при проведении полевых занятий, почувствовал высокую температуру и сильный озноб. Вечером пришел домой, померял температуру, термометр показывал – 39,5 градусов. Я на ночь выпил пару таблеток аспирина и лег отдыхать. Жены в это время не было дома, – она была в Алма-Ате. Ее на 7-м месяце беременности забрали родители и увезли к себе домой рожать. Родители приезжали в гости к нам перед Новым годом, побыли недели две и уехали с Любой в Алма-Ату. Вот я один и оказался в пограничном отряде, один дома, в Каахка.
Проснувшись утром, я почувствовал себя как будто лучше, температура упала до 37, 5 градусов и я пошел в свою ШСС и продолжал работать, проводил занятия и тренировки личного состава по подготовке к учениям. С первых чисел февраля 1974 года я по вечерам постоянно имел температуру тела 38,5 градусов. Как не придешь вечером домой, как не смеришь температуру, так термометр все время показывал – то 38,2, то 38,5 градусов. Где-то через неделю при дыхании (при вдохе и выдохе) я почувствовал колкие боли под правой ключицей и под ребра. Пошел в наш отрядной медицинский пункт, – врач терапевт признал воспаление желчного пузыря. Приписал мне пить какую-то микстуру. Пил, ничего не помогало. Боли с каждым днем усиливались. Где-то с 10-го февраля я не мог лежа спать. Как лягу, то при вдохах и выдохах, меня под ключицы и под ребра, как будто, когтями раздирало. Пришлось по ночам дремать сидя, обложившись подушками. Готовясь к учениям, приходилось в поле бегать, набравши в легкие воздух и задерживать дыхание. Иначе было сильно больно под ребрами  во время дыхания при беге. Вот так я, сидя, и спал почти полтора месяца, плохо кушал, исхудал, очень вяло себя чувствовал. Начальник штаба обещал после показных учений направить меня в госпиталь.
Тут подошло 3-е марта 1974 года. Вечером зашел ко мне в канцелярию мой заместитель по политической части, старший лейтенант Солод П.Н. и подал телеграмму с Алма-Аты, я ее прочитал спокойно, без всяких эмоций. Он обратился ко мне со словами: «Николай Николаевич, у тебя родилась дочь, а ты не радуешься!» Вот такое у меня было состояние при болезни. Я чувствовал себя плохо, меня все время знобило, дышал все время, как заяц, – делал чуть-чуть вдох и так же по чуть-чуть выдыхал, – ведь сильно кололо под ключицы и под ребра при полных вдохах и выдохах. Я чувствовал, что мне надо горчичники на спину поставить, но ставить было некому. Вот в таком состоянии я 20 марта 1974 года провел показные тактически учения с боевой стрельбой. После учений продолжал работать в ШСС, заниматься боевой и профессиональной подготовкой будущих сержантов.
25 марта 1974 года в наш медицинский пункт с военного госпиталя (с г. Ашхабада) приезжал врач (женщина, майор медицинской службы), я ей показался, все ей объяснил, она меня посмотрела, раннее проведенные рентгеновские снимки моих легких в медицинском пункте отряда, ничего не показывали. Она мне сказала, что завтра, то есть 26 марта меня заберет в госпиталь.
И наконец, с 26 марта 1974 года меня положили на лечение в госпиталь.
В этот же день начались обследования, – опять рентген ничего не показал. Случилось так, что на следующий день в госпитале проводил консультации приглашенный профессор, туркмен, какое-то местное «светило». Ему показали и меня; я все рассказал про свои симптомы, он послушал и спросил: «Кашэл ест?» и откашливаю ли я что-нибудь. Я ответил, что кашель у меня сухой. Он тут-же установил диагноз: «Сухой плэврит», – сказал он. Так и записали в мою историю болезни – «сухой плеврит» и начали сразу же лечить. Через каждые четыре часа мне кололи уколы с пенициллином – и днем, и ночью, а через неделю перешли колоть с новокаином.  Как только начали колоть, так я в первую же ночь уснул лежа и дышал без болей. В дополнение к этим уколам, через день кололи уколы с магнезией, они очень были болючие. Часто брали кровь с вены на анализы. Ведь в те времена не знали, что такое одноразовые шприцы. После проведенных уколов, медсестра иголки и шприцы подвергала кипячению, затем ими продолжала по новой делать уколы. Поэтому шприцы и иглы были уже старыми, иглы совсем были затупленными. И как начинала медсестра колоть, – а игла никак не лезла в тело, а еще хуже, когда она колола в вену, – никак не могла ее проколоть, – все это мне приходилось терпеть. Пролежал я там целый месяц; за этот период я подсчитал, сколько же мною получено уколов? – их оказалось больше сотни.
Находясь в госпитале, я там встретил своего земляка из с. Лиховка – Виктора Зиму, кажется, он с 1953 года рождения. Он тоже находился на лечении. Служил он в то время рядовым солдатом-пограничником в Каракалинском пограничном отряде.
Еще один земляк из с. Лиховка служил в нашем отряде – Явтушенко Виктор. Он с моей младшей сестрой, Валей, учился в школе в одном классе, помню, он в школе пел очень тонким голоском. В нашем отряде он служил в оркестре рядовым солдатом, играл на барабане.
Перед выпиской с госпиталя меня вызвали на заседание ВВК (военно-врачебная комиссия) и объявили, что мне по болезни полагается отпуск на один месяц и вручили документ о прохождении лечения с заключением ВВК. Меня выписали, и я 26 апреля 1974 года уехал в свой пограничный отряд. По возвращению, я доложил о прибытии начальнику пограничного отряда и представил заключение ВВК. Начальник отряда сказал мне, что отдельно отпуска по болезни мне не дадут, а объединят его с очередным отпуском. Поэтому мне предоставили отпуск сразу на 2 месяца с 28 апреля 1974 года. Я, соответственно, быстро собрался, получил в кадрах отпускной билет и вечером 27 апреля поездом поехал в г. Ашхабад – ехал где-то, эти 120 км, часа три. Добрался до аэропорта, взял билет на самолет на утренний рейс и к обеду 28 апреля 1974 года был в г. Алма-Ата у родителей Любы. Тогда я впервые увидел свою 2-х месячную дочь Лену.
Наслушался я ее ночных криков: как начиналась ночь, так и пошли крики, и так продолжались эти крики все четыре месяца. Говорили, что у малых детей животики болят, поэтому они кричат. Побыл я со своей семьей вместе три недели и решил поехать к своим родителям погостить, так как отпуск был продолжительный. Заранее я взял билет на самолет и полетел до г. Днепропетровска через Москву. Встретился со своими родителями, братьями и сестрами. Моему отцу было 65 лет, а маме – 62 года.
Недели три я гостил у своих родителей; оказал помощь: с г. Вольногорска привез я им тонны две угля для топки, и дров. Чем смог, тем и помог. Не помню точно, какого числа я уезжал от своих родителей, то ли 15, то ли 20-го июня 1974 года. Помню: меня провожала мама и поехала со мной в г. Днепропетровск. Ехали мы до г. Днепропетровска автобусом «ЛАЗ», за рулем тогда сидел мой одноклассник – Самойленко Николай. Во время движения мы с ним немножко переговорили о школьных наших временах.
С г. Днепропетровска я летел до Алма-Аты самолетом через Москву.
Так незаметно и быстро прошли два месяца моего отпуска.
Пришлось собираться и ехать к месту службы; взял я билеты на самолет до г. Ашхабада на 30 июня 1974 года и мы полетели всей своей семьей. Во время полета оказалось, что в Туркмении была сильная буря, – самолет сделал вынужденную посадку в г. Самарканде. Сидели в аэропорту часа три-четыре, а жара была неимоверная, нашей малой дочери было очень жарко, пришлось попроситься в какую-то служебную комнату, нам разрешили; там ее Люба раздела и положила на кушетку. Мы побыли в этой служебной комнате до объявления посадки на наш рейс. Прилетели в г. Ашхабад, а там, в аэропорту, нас уже заждались. С самого утра приехал на УАЗ-69 лейтенант Ткаченко (начальник клуба отряда) и ожидал нас 8 часов, – это его направил нас встречать начальник политотдела отряда подполковник Ваганов.
30-е июня, – в Туркмении жара в самом пике; Люба закутала Лену в пеленки, сверху укрыла одеялом, чтобы не продуло в ходе движения, – ведь легковой УАЗик был открыт. Проехали целый час, Люба смотрит на малую Лену, она будто бы спит, пробовала нажать на носик – она молчит; Люба испугалась – не тепловой ли удар получил ребенок?  –попросила, чтобы остановились. Машина остановилась возле населенного пункта; мы все вышли, зашли в тенек под деревья; Люба простелила в тени одеяло, положила Лену, распеленала догола, она, казалось, спала или получила тепловой удар. Люба зажала Лене носик и тут она проснулась и раскричалась. Услышав крик ребенка, к нам сбежались с кишлака женщины-туркменки и на своем языке пошли «ла-ла, ла-ла», стали рассматривать Лену голенькую и охать да ахать. Люба не вытерпела и сказала: «Собираемся, едем дальше!» Запеленала полегче Лену, чтобы не жарко ей было и мы все сели да поехали в отряд. Вот так маленькая Лена впервые почувствовала, что такое туркменская жара. Приехали домой в отряд; нас там встретили друзья. У кого-то одолжили для маленькой Лены кроватку, и жизнь пошла у нас своим чередом.
Жена у меня – хорошая хозяйка, очень хорошо готовила для меня и на заставе, и в отряде. Так что тыл у меня был надежным. Жить в отряде, – надо быть всегда начеку, лишнего ничего не болтать, иначе все быстро распространяется. Она знала: что нужно сказать и где сказать. Никогда меня не подводила, и я на нее надеялся, как сам на себя. Она в отряде быстро сдружилась с солидными женщинами – женами майоров и подполковников. Поэтому, благодаря ей, на праздники я был в компаниях, где в основном были капитаны, майоры и подполковники. Эти офицеры одобряли мою работу, говорили «так держать», но и напутствовали на дальнейшую службу.
В штабе отряда я сдал свои отпускные документы, рапортовал своим старшим начальникам и приступил к работе в своем подразделении – школе сержантского состава. Ведь начинался  июль 1974, учебный пункт на базе ШСС только закончился и с 1-го июля начался учебный процесс нового набора в нашей ШСС. Мой заместитель по политической части, старший лейтенант Солод П.Н., закончив работу на учебном пункте при ШСС, пошел в очередной свой отпуск, и в дальнейшем ему предлагали должность политработника в комендатуре. Поэтому в ШСС прикомандировали с заставы нового заместителя по политической части – лейтенанта Меньшикова. Работали мы с лейтенантом Меньшиковым не более двух месяцев. С работой политработника он справлялся.