Хорошо помню, как на занятиях по основам политических знаний, преподаватель Марк Львович нам объяснял, что такое «коммунизм». Как раз, до моего поступления в ГПТУ, в Москве прошел ХХII съезд КПСС (1961 год), взявший курс на построение коммунизма в нашей стране. Предполагалось, что к 1980 году в СССР построят коммунизм. И нам, учащимся, Марк Львович объяснял, какая жизнь будет при «коммунизме». Что рабочий день будет составлять всего 4 часа, а в оставшееся время каждый человек может повышать свой культурный уровень. У каждого мужчины будет не менее, как три костюма, обуви будет не меньше как пять пар, и будет с десяток рубашек. «Да, как будет хорошо», – подумал я.
А у меня в то время были только одни ботинки, да один костюмчик, уже поношенный.
Мне памятны занятия по эстетике. На этих занятиях учащимся прививали первичные навыки эстетического вкуса. На первых занятиях преподаватель ознакомил нас с сущностью и формами прекрасного в художественном творчестве, а также в жизни.
Изучая темы, касающиеся русских художников-передвижников, преподаватель демонстрировала их картины и давала некоторым из них характеристику, а на последующих занятиях требовала давать характеристики картинам уже самим учащимся. Припоминаю, как на одном из занятий, преподаватель вывесила картину В. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком», дала нам время, чтобы мы внимательно ее изучили и сделали описание. Затем она вызывала отдельных учащихся для ответа, и все мы слушали характеристику, даваемую ими этой картине. Аналогичным образом мы изучали картину В. Сурикова «Боярыня Морозова» и других авторов. Завершающим этапом изучения этого раздела о художниках было посещение, в плановые часы занятий, Днепропетровского художественного музея.
Были темы занятий по эстетике, где нам рассказывали о музыке, истории создания отдельных произведений. К примеру, преподаватель рассказывала об истории создания такого музыкального произведения как полонез Огинского «Прощание с Родиной». После рассказа преподаватель ставила пластинку на жестком диске в проигрыватель и мы все слушали это произведение, а затем высказывали свои чувственные восприятия.
Были занятия по эстетике, где преподаватель учила нас строить взаимоотношения с девушками, как себя нужно с ними вести и как обходиться.
Итак, первая практика во время обучения в ГПТУ.
Подгруппа из 8 чел., в которую я попал, была направлена на строительство забора из шлакоблока на какое-то небольшое предприятие, которое занималось выдавливанием сока из яблок под прессами. Яблочный сок заливался в бочки и эти бочки лежали рядами на хозяйственном дворе предприятия. Сок этот в бочках бродил и потом его отправляли на винный завод. Чтобы никто не пил сок из бочек, в них заливали какую-то неприятную на вкус добавку (типа деготь). Недели две наша подгруппа там строила этот забор из шлакоблока. Однажды подошел к нам рабочий из цеха, дядя Вася, и предложил попить бражки из бочки через трубочку. Ребята ответили, что эту бражку пить нельзя. Дядя Вася сказал, что когда заливали бочонки этой неприятной добавкой, он одну бочечку откатил в сторону и в ней бражка чистая. Все ребята через трубочку попробовали эту бражку из сока яблок.
На этом предприятии нам разрешали пить яблочный сок. Кто хотел пить, тот подходил и подставлял кружку под струю сока, льющуюся по желобку пресса, набирал сок и пил сколько влезет.
На этой первой практике мы, молодые ребята, не достаточно еще соблюдали меры техники безопасности. Выложив забор до половины, учащиеся без подмостей не могли выше продолжать работу. Поэтому соорудили из брусков и досок подмости и продолжали выкладывать забор выше. В один из дней, те ребята, которые находились на подмостях, определенно пострадали от их перегрузки. Те из ребят, кто находился на земле, загрузили на подмости ящики с раствором и нагрузили много шлакоблока. И, видать, создали лишний вес. Я был наверху на подмостях, укладывал шлакоблок в стенку и, услышав сзади треск, интуитивно сделал шаг вперед и стал на стенку. Оглянувшись назад, я увидел, как все рушилось и летело на землю. Три учащиеся, вместе с шлакоблоком и ящиками, рухнули на землю и получили серьезные травмы.
В конце первого года обучения, где-то в мае месяце, я был направлен в ночной санаторий. В этот санаторий направлялись учащиеся только с нашего училища. Мою кандидатуру, как отлично успевающего и дисциплинированного учащегося, подал наш мастер. Мне туда не очень хотелось, так как туда надо было после занятий добираться трамваем, а утром – приезжать в училище. Ведь у меня тогда совсем не было денег на проезд. Вот я у мастера и начал отказываться, просил, чтобы туда послали кого-то другого. Но он назвал меня глупцом и настоял на своем – ведь истинную причину своего отказа я ему не говорил.
В санатории было улучшенное питание, давали гематоген и еще что-то, был медицинский контроль, спокойствие. Двадцать один день пришлось пробыть в этом ночном санатории. Зря я отказывался, понравилось.
Как вспомню один случай, который произошел со мной во время учебы в ГПТУ, так у меня волосы становятся дыбом до сих пор. Это было весной 1963 года в конце первого года обучения. Мастер группы, в один из будних дней, назначил меня и Виктора Мельникова в распоряжение завхоза училища. К 09.00, в назначенный день, мы с Виктором явились в указанное место к завхозу. Он нам сообщил, что на автомашине училища (ГАЗ-51) предстоит съездить на какую-то базу за матрацами. Ехали на эту базу больше часа. С прибытием на базу, по указанию завхоза, мы начали грузить на машину матрацы. Начали грузить на кузов со стороны кабины; поперек машины вмещался в длину один матрац. Мы нагрузили полную машину этих матрацев в четыре ряда и с метр выше кузова; обвязали матрацы веревками сверху и привязали до кузова. При возвращении в училище, завхоз ехал в кабине рядом с водителем, а мы с Виктором расположились следующим образом: я разместился у заднего борта (там было пространство от матрацев в 50 см), а Виктор расположился у переднего борта (между передним бортом и матрацами). Завхоз дал Виктору какую-то железку и сказал, что если необходимо будет остановиться, то Виктор должен этой железкой постучать в борт машины или по кабине. Таким порядком мы уселись и поехали. Проехали с километр или два, машина начала ехать по дороге на подъем и матрацы начали опускаться к заднему борту и меня к нему прижимать. С каждым десятком метров все сильнее и сильнее меня прижимали матрацы; штабель верхних матрацев тоже двигался и накрывал меня сверху. Я почувствовал, что еще немного и я задохнусь. Поэтому я начал кричать Виктору, чтобы он остановил машину, но при дорожном движении и гуле машин, он ничего не слышал. Находясь в такой ситуации, я хотел выпрыгнуть с машины, но меня так прижало к заднему борту, что двинуться не мог, а автомашина все продолжала ехать. Я протянул руки и высунул голову за борт и начал кричать, обращаясь к прохожим, но было тщетно. Прижало так, что я еле дышал, конечно, наступил испуг. «Ну, – думаю, – все, еще немного и я задохнусь». Мы еще долго так ехали. Виктор или услышал меня, или обратил внимание на то, что от него намного отодвинулись матрацы в мою сторону, постучал железкой по борту. Машина остановилась и я с облегчением вздохнул. Меня освободили из этой западни. Мы немного поправили матрацы и я умостился тоже впереди, рядом с Виктором у переднего борта. Таким образом мы доехали до училища уже без всяких приключений. Тогда я прочувствовал, что жизнь моя висела на волоске. Еще бы 10-15 минут такой езды и мне бы пришел конец.
Второй неприятный случай – во время учебы в училище – грозивший моей жизни, приключился на субботнике. Это случилось в конце первого года обучения, в июне 1963 года, незадолго до августовского отпуска. Для работ на субботнике нашу группу назначили в дом отдыха профсоюзных работников. Он располагался у р. Самара. К месту работ нас увезли утром на двух автобусах. По прибытию нас распределили для работ по объектам, а автобусы уехали обратно в город. Все учащиеся, прибывшие на субботник, трудились по благоустройству территории дом отдыха. Поработали до 14.00. Все мы ждали, что приедут за нами и привезут обед, но никто к этому времени не приехал и все мы пошли купаться в р. Самара. Ребята все разделись и начали прыгать с обрыва головой в воду. Я тоже разделся и приготовился прыгать с обрыва. Дождавшись своей очередности, я сделал разбег и пригнул головой в воду. При захождении в воду, я сильно прогнулся и весь удар воды пришелся в солнечное сплетение. В воде, на глубине двух метров, я почувствовал, что мне сперло дыхание, еле выдержал, чтобы не хлебнуть воды. Я понял, что если быстро не вынырну, то захлебнусь, и поэтому, что есть сил и терпения, я погреб руками и ногами. Вынырнув из воды, не смог я вдохнуть воздуха, а в это время то справа, то слева – прыгали и ныряли ребята. Я рванулся плыть к берегу; доплыл до берега, вылез с воды и все никак не мог продышаться. Наконец я продышался, и у меня потом отпала охота снова лезть в воду. Утонуть мог незаметно, так как никто ни за кем не следил, – все скопом, не организованно, прыгали, ныряли, плавали.
Наше купание длилось часа два. Накупавшись вдоволь, все ребята вышли из воды, – а за нами так никто и не прислал автобусов. Только, когда стемнело, за нами приехали машины с училища и привезли бутерброды. Фактически, – учащиеся остались без обеда.
Зимой, в феврале 1963 года, были первые зимние каникулы. Я приезжал домой к родителям в Лиховку. Какие новшества я увидел дома? На нашей улице, Степной, установили линию электропередач. Впервые в хате появилось электрическое освещение.
После окончания первого года обучения в ГПТУ, в августе месяце, у нас в училище был месячный отпуск и я проводил его в Лиховке. Во время этого отпуска я помогал своему отцу в работе – целую неделю выпасал колхозных бычков за отца, с его напарниками, на одном из островов р. Днепр. Так что дал возможность отцу лишнюю недельку отдохнуть дома. Во время этого летнего отпуска мы часто с Моргуном Владимиром – моим одноклассником – по вечерам, на его мотоцикле «Ява», ездили к девчатам. Однажды поздно вечером, возвращаясь домой на мотоцикле и, не доезжая нашей улицы, случилась авария – на мотоцикле треснула пополам рама и мы остановились. Мы тогда говорили с ним, что хорошо, что это случилось на небольшой скорости перед поворотом на нашу улицу. Но мы с ним съезжали перед этим с крутой Лоринской горы, и если бы рама сломалась на этом спуске, то мы бы посчитали свои ребра, а может быть и головы свои.
С 1 сентября 1963 года начался второй год обучения в ГПТУ. Больше не теряя времени, я пошел учиться в вечернюю школу, в 9-й класс. Так что днем обучался в ГПТУ, а вечером – ходил в школу. Занятия в вечерней школе начинались с 18.00 и заканчивались в 22.30. Занятия в школе проводились четыре раза в неделю по пять уроков. В среду и субботу занятий в школе не было. Домашние задания для школы я делать успевал. Многие ребята, проучившись в школе два-три месяца, побросали школу – учиться не захотели. Они познакомились с девушками и, вместо обучения в школе, начали ходить на свидания. Я набрался терпения и учебу в школе решил довести до конца.
В сентябре 1963 года в нашей учебной группе стало на одного учащегося меньше. Осужден был Яцюк Николай. Помню, как мастер проводил собрание учебной группы, на котором присутствовала мама Николая Яцюка, вся была в слезах и корила нас за то, что не смогли повлиять на ее сына и, тем самым, удержать от хулиганского поступка. Да мы тогда и повлиять-то не могли. Ведь хулиганский проступок он совершил, возвращаясь с летнего отпуска. В электричке, оказывается, завязался скандал с одним парнем и Николай Яцюк пырнул его ножом. Может, кто-то из павлоградцев и возвращался с ним в училище на электричке, но только не с нашей учебной группы.
Некоторые из учащихся нашей группы, на 2-м году обучения, начали по вечерам ходить в городские парки, участвовать там в драках, заниматься мародерством, приглашали и меня с собой. И я один раз сходил с ними в парк на танцы. Но это для меня был первый и последний раз.
Однажды в воскресенье я ходил с группой парней из нашей учебной группы в парк им. Чкалова на танцы. В тот раз в парке на танцах, из-за девушек, началась драка. Подбежал к нам один товарищ из нашей учебной группы и сказал, что за танцплощадкой бьют Демиденко Николая (парень с нашей учебной группы). И мы рванули все туда защищать своего. Короче, дошло до поножовщины. В этой драке Николай Демиденко получил «боевое» ранение – ему ножом располосовали руку в нескольких сантиметрах ниже плечевого сустава. Он в поликлинику не пошел. В комнате, в общежитии, он долго охал, каждый раз, когда мы ему меняли бинтовые повязки. Но потом он гордился своим полученным «боевым» ранением, показывая оставшийся шрам.
В следующие разы, когда ребята собирались в какой-то из парков отдыха, приглашая и меня, – я отказывался.
Я им говорил, что я занят, мне надо по вечерам ходить в школу. В свободное время я, как правило, готовился к занятиям в школе или занимался чтением художественных книг. А по воскресеньям, чтобы меньше общаться с негативными однокашниками, я ходил по гостям: в одно воскресенье иду в гости к своей сестре Люде, а на другое – к брату Виктору, а вечером возвращался в свое общежитие. Вот так, чередуясь, я ходил по гостям.

Ночевать вне общежития было нельзя, так как комендант общежития заставляла проходить прожарку одежды тем учащимся, кто в нем не ночевал. При появлении учащегося в общежитии после приезда с каникул, отпуска или после короткой поездки домой, ему вручался талончик в баню с прохождением прожарки. Кажется эта баня была на ул. Шмидта. Пока учащийся мылся в бане, его одежда прожаривалась в специальной камере под высокой температурой. После окончания помывки и прожарки одежды учащемуся выдавался специальный талончик, который необходимо было сдать дежурной в общежитии. Тогда разрешалось заходить и поселяться в своей комнате.
На втором году обучения в ГПТУ учащихся несколько раз по воскресным вечерам коллективно водили в цирк. В то время я впервые, в цирке на арене, увидел укротительницу тигров и львов Ирину Бугримому. Мы, учащиеся, удивлялись смелости этой укротительницы.
Вспоминаю, как, однажды, я с группой парней возвращались вечером из цирка. Нас было пять 16-ти летних подростков. С цирка шли пешком в свое общежитие. Шли по тротуару, оставалось идти метров 500. Навстречу нам шли две пары: парни с девушками, пара от пары на дистанции до 5 метров. Те парубки были в возрасте от 20 до 22 лет, видать уже отслужившие в армии, ростом оба под 180 см и крепкие, одетые в осенние полупальто, в шляпах с большими полями. В нашей группе, возвращавшихся учащихся, кроме меня, были два парня с моей учебной группы (Перепельченко Виктор и Бутенко Иван) и два парня – с группы сантехников (Брезгунов Валера и Шарапов Анатолий) – все эти четверо хлопцев с г. Павлограда. Так вот, проходя мимо этих пар, Виктор Перепельченко нечаянно задел локтем парня последней пары. Прошли мы мимо этих двух пар и пошли себе дальше, как слышим голос позади одного из молодых кавалеров: «Ну ты, фраер, хотя бы извинился!» Мы остановились, оглянулись, те две парочки тоже стояли, повернувшись в нашу сторону. Виктор Перепельченко начал объяснять, что задел случайно. Тут разговор пошел в ответ на повышенных тонах. «Ну все, – думаю, – сейчас начнется драка и они нам подкинут». Да не тут-то было. Перепельченко и Шарапов подбежали к одному, Бутенко с Брезгуновым – ко второму и начали махать кулаками, те начали в ответ, но не выдержали и запаниковали – бросили своих девушек и рванули убегать, побежали, перепрыгивая через штакетники клумб с цветами, только и мелькали их шляпы с большими полями под светом фонарей. А ребята-учащиеся гнались за ними еще метров 300, да так и не догнали. Когда вернулись и подошли ко мне, то Перепельченко Виктор спросил: «А ты, Николай, чего нам не помогал? Хотя бы подошел да врезал бы одному как следует…» Я отвечал: «Да что там вам помогать, ведь вы их так погнали, что мне оставалось стоять только и смотреть, как они ноги уносили и как красиво мелькали их шляпы…». Потом, когда вспоминали да рассказывали другим ребятам об этом случае, всегда хохотали.
На втором году обучения некоторые из ребят нашей группы обзавелись девушками. А далеко ходить для знакомства не надо было. Ведь девушки-учащиеся проживали на третьем этаже, – этажом ниже нас. Поэтому по вечерам на лестничных площадках, по уголкам в коридорах стояли влюбленные пары. В 23.00, после отбоя, проходила дежурная  или комендант, – и все разбегались по своим комнатам. Она заходила в комнаты, включала свет и проверяла: все ли на местах и все ли улеглись спать. Как только она уходила на первый этаж в свою дежурку, то, через минут 10-15, свидания продолжались вновь по темным уголкам. Из нашей комнаты два учащиеся парня (Федя Яковлев и Виктор Перепельченко) тоже заимели девчат и по вечерам опускались на нижний этаж к ним на свидания. Яковлев Федя вел даже свой личный дневник, где он описывал и свои свидания с Валей Смирновой. Этот дневник он не прятал, а просто хранил в своей тумбочке. По характеру он был спокойный, немного как бы флегматичный и не обижался, когда узнавал, что ребята по комнате читают его дневник.

Подымались по утрам мы с Андреем в 06.00 – как только начинал звучать Гимн Советского Союза по нашему настенному приемнику. Брились, умывались в ванной комнате, заправляли койки и бежали к 07.00 в столовую на завтрак – она как раз с этого часа только начинала свою работу. Завтракали, я и Андрей, скромно: котлета с гарниром – 18 коп., стакан чая – 2 коп., два кусочка хлеба – 2 коп. Так что завтрак мой укладывался в 22 коп. Иногда я позволял себе на завтрак 100 г. сметаны – 17 коп. Тогда завтрак стоил 40 коп. После завтрака я быстро шел на трамвай, садился на 8-й маршрут и доезжал до железнодорожного вокзала, а там пересаживался на другой трамвай (на 1-й маршрут) и ехал еще четыре остановки, далее пешком шел мимо кинотеатра «Планета» к набережной, к месту работы. В вагончике переодевался в рабочую одежду и в 08.00 был готов выполнять работу в составе бригады.
Обеденный перерыв на стройке был с 12.00 до 13.00. Семейные члены бригады, как правило, брали еду с собой и обедали в раздевалке, а холостяки, в том числе и я, ходили обедать в студенческую столовую, которая находились недалеко от нашей стройки. Ходили в столовую в робе, испачканной раствором и краской. Стыдно было мне, когда в очереди за обедом стояли хорошо и чисто одетые студенты. Поэтому я смотрел на все и мотал себе на ус, что когда-то нужно менять род своей деятельности. Мечтал поступить в строительный институт на вечернее отделение от производства, конечно же, – после окончания 11-ти классов.
Обед обходился мне где-то от 42 до 60 коп. Брал я пол тарелки борща или супа – 7-9 коп., 100 г. сметаны (если утром не брал) – 17 коп., на второе брал шницель – 22 коп. или бифштекс – 36 коп., какой-то салат – 5 коп., стакан компоту – 5 коп., три кусочка хлеба – 3 коп.
После обеда продолжались работы на стройке еще 4 часа и заканчивались в 17.00. До 12 января 1965 года я, как несовершеннолетний, заканчивал работу в 16.00, а после, – уже работал до 17.00.
По окончанию каждого месяца наш бригадир Григорий Пальчун и мастер нашего участка Борис Николаевич Сабатовский закрывали наряды, то есть подсчитывали, какие работы наша бригада выполнила за прошедший месяц, и, с учетом нормы расценок, определяли месячный заработок нашей бригады. В месяц получалось где-то 25-26 рабочих дней. Из всех подсчетов выходило, что самый удачный для нас был рабочий месяц, когда на каждого члена бригады, по расчетам, причиталось по 3 рубля в день. В остальные месяцы закрывали наряды, где было по 2 рубля 60 коп., 2 рубля 70 коп. в день. Месячная зарплата каждого работника определялась с учетом имеющихся у них разрядов. Подсобники имели 1-й разряд, а каменщики, плотники были с 2-м и 3-м разрядами
При выполнении строительных и земляных работ расценки в 60-х годах были низкие. Так, например, при выкапывании ям для канализационных и для телефонных колодцев, 1 куб. м. песчаного грунта оценивался в 42 коп., а чернозема – в 55 коп. Выравнивание грунта, на территории перед домом, площадью в 100 кв. м. оценивалось в 3,7 рубля; укладка 1 куб. м. бетонного фундамента – 2 руб. 10 коп.
Если коснуться кирпичной стенки, то 1 куб. м. наружной стенки оценивался в 2 руб. 58 коп., а 1 куб. м. внутренней стенки – 2 руб. 10 коп.
А каковы трудовые возможности каменщика в день? По норме выработки он должен давать за рабочий день не менее одного кубометра кирпичной кладки. Вот по таким расценкам и закрывала бригада месячные наряды. Хорошо считалось, если каждый день у бригады был полный фронт работ, но не каждый день получалось. Бывало, то раствор привезут с растворного узла только к 10.00, то бетон подвезут поздно.
А еще некоторые члены бригады сачковали, особенно молодые, делали продолжительные перекуры. Да и бригадир должен рядом с рабочими подключаться к работе, а наш – все ходил да следил за молодыми рабочими, часто беседовал в комнатушке с мастером, то на площадке подолгу разбирался с чертежами с мастером. Не то что бригадир другой бригады каменщиков – Тараборкин, он работал наравне с остальными рабочими-каменщиками, его никто не мог упрекнуть. Если кто из молодых рабочих пытался с ним грубо повести себя, то от другого рабочего он мог получить удар по спине деревянной правилкой. Этого бригадира уважали и защищали.
Вот такая, в основном, у меня была месячная зарплата на стройке. Как видно из расчетной книжки, например, в январе 1966 года, я получил: аванс – 35 рублей, получка – 39 рублей; в феврале еще меньше: аванс – 40 рублей, получка – 19 рублей. Из этих заработков видно, как я мог «сытно» питаться в столовой, из этих денег надо было еще и на одежду, и на обувь что-то отложить. Откладывал по 5 – 10 рублей каждый месяц. Где-то за первые полгода работы, после выпуска с ГПТУ, я насобирал себе и купил к зиме полупальто за 55 рублей и туфли за 15 рублей, чтобы ходить ежедневно на работу, а к лету 1965 года – костюм за 70 рублей, в дальнейшем купил туфли за 25 рублей, пиджак и отдельно брюки. Вот в основном за 2 года работы до армии – все что я смог купить, еще можно добавить две-три рубашки, одна из них нейлоновая.

По окончанию рабочего дня, я переодевался в раздевалке и ехал в общежитие, брал в комнате сумку с учебниками и в 18.00 шел в столовую ужинать. На ужин брал опять же котлету с гарниром или тефтели, чай и два кусочка хлеба. На ужин я вкладывался от 22 до 30 коп. В целом, для питания на день я старался укладываться в 1 рубль, а иногда,  – в 1 рубль и 20 коп. На большее рассчитывать не приходилось, так как зарплаты тогда не позволяли этого. После ужина я шел та трамвайную остановку и на трамвае ехал к школе (три остановки); когда работал до 17.00, то успевал только на конец первого урока. В вечерней школе мы занимались по 5 уроков в день. Занятия в школе заканчивались где-то в 22.30, и к 23.00 я приезжал в общежитие.
За время занятий (с 18.00 до 23.00 проходило 5 часов), за это время успевал проголодаться. В столовой еще работал буфет, но брать для еды в буфете было для меня слишком накладно, - тогда бы я не укладывался в запланированные расходы на день. Поэтому мы с Андреем в буфете часто брали булку хлеба и в своей комнате, поздно вечером, ели хлеб и запивали водичкой с графина. Булки хлеба нам хватало на два вечера. Вот такое было наше дополнительное питание.
Что можно сказать о моем питании?
За два года учебы в строительном училище и два года работы на стройке до армии, я фактически не покупал и не ел фруктов: ни вишен, ни абрикос, ни груш и яблок, не говоря там о персиках, апельсинах, мандаринах. Когда бывал в отпуске у родителей в Лиховке, то что-то из фруктов в это время ел. Вот и все фруктовые витамины, что я получал.
Проработав на стройке после выпуска с училища 1,5 – 2 месяца, я ушел в отпуск, который проводил в Лиховке. Отпуск по продолжительности был не большой, всего 21 день. Так что к сентябрю, к началу учебы в вечерней школе, я возвратился из отпуска. И продолжилась моя работа на стройке в составе бригады.
Наша бригада продолжала выполнять работы по возведению фундамента для второго 5-ти этажного дома; проводились работы на территории по возведению канализационных колодцев и колодцев для телефонной связи, поклейкой рубероидом, в три слоя, крыши первого 5-ти этажного дома и установки бордюров возле него. Молодые рабочие, такие как: Мищенко, Прищепа и Мельников, особого энтузиазма в работе не проявляли, иногда сачковали, ходили к девушкам-штукатурам и там с ними подолгу простаивали. Поэтому наш бригадир ходил по этажам и разгонял хлопцев, отчитывая их: «Хотите встречаться с девчатами, так назначайте им свидания на вечер, а во время рабочего дня надо работать». Стыдили их и наши пожилые женщины-подсобники. Во время работ они их постоянно подгоняли - так как во время передышек эти ребята делали большие перерывы.
Помню, как я с двумя женщинами-подсобниками копал яму под канализационный колодец. Грунт там был песчаный. Я копал яму под колодец и быстро углублялся, а женщины совковыми лопатами откидывали песок подальше от ямы, чтобы он не сыпался в яму обратно. Я работал лопатой очень интенсивно, без отдыха, так что они вымотались, еле успевая за мной, и начали мне говорить: «Николай, отдохни, нельзя же так, ты же сердце надорвешь». Других ребят им приходилось в этой работе постоянно подгонять, а мне не хотелось, чтобы меня женщины подгоняли и считали лодырем, – вот я и горел на работе.
Молодые ребята часто делали прогулы на работе. К примеру, Виктор Мельников, – утром, бывало, заходил я к нему в комнату звать его, чтобы вместе ехать на работу; он руку высовывал в форточку и, если брызгал дождик или шел снег, то говорил: «Не пойду на работу», – и продолжал спать. За два года работы на стройке до армии, я ни одного разу не совершил прогула. Поэтому, как примерного и дисциплинированного молодого рабочего меня избрали в бюро комсомола первичной комсомольской организации строительного управления.
Работа на стройке велась в любую погоду: то ли брызгал дождь, то ли шел снег, то ли стоял сильный мороз. Если был раствор, то его к концу рабочего дня надо было весь израсходовать, иначе он на второй день схватывался и был не пригоден к работе.
Осенью 1964 года демобилизовался из армии мой старший брат Анатолий. Он прослужил в группе советских войск в Германии ровно три года. Немножко дома, у родителей, отдохнул после службы и пошел работать в совхоз им. Кутузова шофером. Назначили его шофером на ГАЗ-51 (молоковоз).
Припоминаю, когда я был в своем первом отпуске после окончания ГПТУ, я на велосипеде приезжал к нему на ферму, где он заливал свою цистерну молоком. Я сел к нему в кабину и мы выехали с фермы на полевую дорогу за населенный пункт. И тут он остановил машину и говорит мне: «Давай, Коля, садись за руль и немного проедешь». Поменялись мы местами в машине. Я до этого никогда не сидел за рулем автомашины и никогда не управлял ею.
Толя рассказал мне, как надо переключать скорости, где тормоз, где находится рычаг газа.
– Ну, что теперь? Давай поехали вперед, – сказал Анатолий.
Я завел, включил первую передачу и тронулся с места.
– А теперь включай вторую и нажимай на газ, – сказал он.
Я начал ехать быстрее, руками крутил руль, чтобы ехать по правой стороне дороги, но, видать, сильно крутил, что машина начала вилять по дороге то в правую сторону, то в левую. Толя помог выровнять машину, положа свою руку на руль. Я ехал, держась за руль, и был весь в напряжении.
– Да ты не напрягайся, чувствуй себя спокойнее, а теперь включай третью и прибавь газу, – скомандовал Анатолий.
Я переключился, начал прибавлять газу и машина понеслась быстрее. Будто бы не крутил рулем, а машина забегала по дороге то в правую сторону, то в левую, а тут впереди развилка дорог и как раз с боковой дороги навстречу выезжала грузовая автомашина. Если бы я так продолжал ехать, виляя своей автомашиной, то мы бы столкнулись со встречной автомашиной. Толя хватается за руль и крутит вправо, я нажал на тормоз, забыв нажать на сцепление, – автомашина наша заглохла. Я весь вспотел от напряжения и говорю Толе: «Все, – хватит, больше не хочу! Садись теперь за руль сам!». Вот такой была моя первая попытка поводить автомашину.
Наступил декабрь 1964 года и наша бригада каменщиков приступила к возведению второго 5-ти этажного дома. Начали кладку стен 1-го этажа, которую закончили за 10 дней. Затем над окнами и дверьми, с использованием башенного крана, укладывались перемычки. Потом краном укладывались 6-ти метровые плиты, тем самым делалось перекрытие, – и этаж был готов. Одновременно с возведением наружных стен, выкладывались внутренние несущие стены и перегородки.
В декабре начались морозы, шел снег, а рабочие, невзирая на морозы и снег, трудились в поте лица, а вместе с ними трудился и я. Бригадир расставлял каменщиков на всю длину стенки; наиболее квалифицированных ставил возводить углы здания. Натягивался шнур на всю длину стенки фасада здания, выставлялись маячки и работа кипела. Кто на своем отрезке кладки, при выкладывании ряда кирпича, отставал, то ему помогали товарищи, работающие по соседству. Потом шнур подымался на 2-й ряд кирпича и работа продолжалась.

Опять, после отпуска, у меня началась трудовая деятельность на стройке и учеба в школе. Наш объект работ уже находился на другой стороне города за р. Днепр в районе «железнодорожного узла». Там бригада возводила новый 5-ти этажный дом. Добирался я к месту работы с железнодорожного вокзала электричкой. Ехать надо было минут 15-20.
Был и такой случай во время работ на стройке. Наша бригада выстроила два этажа здания; пришел заказчик Котов, начал гвоздем ковырять швы кладок кирпича и забраковал работу.
Получилось что?
На растворном узле, видать, воровали и сбывали на сторону цемент. Раствор нам на стройку привозили почти из одного песка, поэтому заказчик проверил работу и забраковал. Нас заставили разбирать целых два этажа; как не хотелось всем рабочим бригады заниматься этой работой, но деваться было некуда.
Во время работы на производстве я уже реже ходил по воскресеньям к своим родственникам: сестре Люде и брату Виктору. Старался ходить к ним по одному разу в месяц. Потому что в свои выходные, я планировал с Андреем посещать какие-то культурные мероприятия.
Мне помнится, как в одно из воскресений, в марте 1965 года, находясь в гостях у брата Виктора, он рассказал интересную историю. У брата Виктора в марте месяце был отпуск и он на недельку ездил к нашим родителям в Лиховку. В то время мои родители имели корову, которая давала мало молока и решили завести другую, – вскормить и вырастить ее из телочки. Для этой цели мой отец, в начале марта 1965 года, выписал в колхозе годичную телочку. К этому времени он уже три года работал скотником на молочно-товарной ферме. На этой ферме он, совместно со своим сватом (Озерным Петром), ухаживал за стадом полуторагодичного молодняка.
Так вот, когда приезжал к родителям в гости мой старший брат Виктор, будучи в отпуске, отец в один из вечеров предложил Виктору оказать ему помощь. Ухаживая за своим стадом молодняка, отец там заприметил несколько впитанных и хороших полуторагодичных телочек, а выписал он-то всего лишь годичную; поэтому он решил сделать подмену: свою поменьше, которую выписал, – привести на ферму, а более крупную телочку привести домой; ведь главное в стаде, – чтобы совпадало количество поголовья. Но эту комбинацию необходимо было провести скрытно, чтобы никто из колхозников и соседей не видели. Помощь Виктора состояла в том, чтобы, поздно ночью, вместе с отцом отвести на ферму выписанную телочку, а с фермы привести домой другую, побольше.
До 24.00 часов они сидели, ужинали и, конечно, употребляли спиртное. Когда пробило полночь, они собрались, вывели из сарая телочку и на веревке повели ее на ферму. Она шла на ферму без всякого сопротивления. Пришли к помещению, зашли в загон, открыли и завели в телятник свою телочку, отвязали и отпустили. В помещении, при лунном свете, отец начал ходить и выбирать себе покрупнее телочку; очень долго ходил и выбирал: то попадался бычок, то попавшаяся телочка не нравилась отцу. Да еще он был хорош, в результате употребления спиртного. Около часа отец искал, пока не нашел телочку, которая понравилась ему. Еле ее поймали, а затем еле одели ошейник, и, осмотревшись, двинули домой. От фермы шла полевая дорога до самого большака (дорога на Мишурин Рог). От фермы до нашего дома было расстояние около километра.
Итак, выбор был сделан, и отец с Виктором повели телочку домой. Виктор шел впереди и вел ее за веревку, а отец шел позади и подгонял. От ферми дорога все время шла под гору до самого большака. Отошли они от фермы метров 200-300 и телочка запротестовала: останавливалась, упиралась и не хотела идти, и иногда мычала. Виктор тянул за веревку, отец сзади подталкивал ее, даже упирался и толкал ее своим плечом.
Как говорил Виктор: «Отец был хорошо выпивши и, когда вели, он подталкивал телочку, хлопал ее руками по бокам и все нахваливал: «Ой, ты ж моя телочка, я буду за тобой ухаживать, ты будешь хорошей коровкой, у тебя уже и вымечко большое…».
Пока дотянули эту телочку до большака, так оба взмокли. Перевели ее через дорогу и начали идти по полевой дороге, приближаясь к нашим огородам. А отец подталкивал да все нахваливал телочку. Уже оставалось идти домой 200 метров и они остановились отдохнуть напротив своего огорода. А отец, нахваливая телочку, похлопывал ее по бока, да все причитал, что какая она будет хорошая коровка.
Когда остановились отдохнуть, Виктор захотел проверить, что же это за телочка, что отец так ее нахваливает.
Когда Виктор мне рассказывал эту историю, то его жена и мы оба падали со смеху. Виктор продолжал: «Я передал отцу повод и подошел поближе проверить, что это за телочка. Подошел к ней сзади и попробовал вымя; я долго щупал и не мог поверить себе: телочка оказалась бычком. Я сказал тогда отцу: папа, кого ты выбрал – это же бычок и мы его тащили целый километр!» Отец тогда ответил: «Как это – бычок? Не может быть!» – «А ты внимательно проверь», – сказал ему тогда Виктор. Отец проверял, проверял и признал затем, что это не телочка, а действительно, – бычок; развернулись они и повели эту «телочку» обратно на ферму. На ферму этот бычок шел уже быстро, еле его сдерживали.
По прибытию на ферму, снова отец начал выбирать телочку, – так на этот раз уже безошибочно. Виктор, там же на ферме, перепроверил выбор нашего отца. Вторым разом отец уже не ошибся. Привели телочку домой, завели в сарай, потом зашли в хату и глянули на часы – часы показывали три часа ночи. Вот такова история была у Виктора при посещении им Лиховки ранней весной 1965 года.
К этому времени мой старший брат Виктор получил в городе Днепропетровске трех комнатную квартиру. В 1963 году у него родился сын Славик. Работал мой брат сборщиком на Днепропетровском шинном заводе. Рабочие на заводе работали в три смены. Сборщики в цеху занимались изготовлением шин для легковых автомобилей, но в цеху, где работал мой брат, не готовые шины они изготовляли, а только круглые заготовки, без протекторов. В товарный вид шины приводились в другом цеху. По рассказам брата, с января 1963 года была установлена норма изготовления этих остовов шин – 40 штук за смену. Кто справлялся с этой нормой, то получал зарплату по 140 руб. в месяц. За перевыполнение месячной нормы шла доплата в зависимости от количества дополнительно изготовленных изделий. Рабочие совершенствовали свои навыки и технику быстрого изготовления изделий. Вследствие чего, через полгода или год начали перевыполнять свои нормы и доводить выпуск заготовок шин до 50 штук за смену. С учетом премиальных доплат месячная зарплата у рабочих доходила до 160-180 рублей в месяц.
Что начала делать администрация завода? – увеличили норму выработки до 50 шин за смену при сохранении прежней заработной платы в 140 рублей в месяц. В дальнейшем, рабочие опять начали перевыполнять сменную норму выработки и начали доводить изготовление изделий по 55 и даже по 60 штук за смену. Когда 80-85 процентов рабочих начали перевыполнять установленную норму, администрация завода установила новую норму выработки – 60 штук за смену, с сохранением месячной зарплаты в 140 рублей. Но и то, – эта зарплата в то время считалась высокая. По рассказам моего брата, инженера завода, имевшие месячные оклады в 110-120 рублей, переходили работать сборщиками в цеха, – уходили с своих руководящих должностей.
В январе 1965 года мне исполнилось 18 лет.

Снимок сделан летом 1965 года.
На фото, я – слева и мой друг Геннадий Николенко.
Учеба в вечерней школе шла своим чередом. Я много читал художественной литературы. В школе нам преподавал
русскую литературу очень хороший учитель – Мыцык Виктор Андреевич; помню, как при изучении романа И.С. Тургенева «Отцы и дети», он сильно расхваливал этого писателя, особенно его язык. Я взялся за чтение романов И.С. Тургенева; я прочитал все книги И.С. Тургенева, которые только смог достать; полностью прочитал роман «Отцы и дети», романы «Рудин» и «Дворянское гнездо», «Ася», «Вешние воды», «Первая любовь» и кажется еще другие. И таким же образом прочитывал работы  всех других писателей, которых мы изучали по литературе.
Свой досуг, вне работы и учебы в школе, я проводил, как и раньше, посещая кинотеатры и реже театры. Кроме того начал посещать вечера отдыха, которые организовывались поочередно, по субботам, культ массовиками наших двух общежитий – женского и мужского. Где-то один раз в два месяца организовывался и проводился вечер отдыха в актовом зале то одного, то другого общежитий: в нашем мужском – на ул. Караваевской или в женском – на пр. Гагарина. На вечерах отдыха слушали песни самодеятельных певцов наших общежитий, организовывались танцы. Я то же танцевал, знакомился там с девчатами, но свиданий не назначал.
Новый, 1966, год я с ребятами встречал вместе с знакомыми по работе девчатами в женском общежитии на пр. Гагарина, впервые за все время не поехав на Новый год к своим родителям в Лиховку.
Мы тогда с ребятами набрали разного вина: «Мадера», «Лидия» и других сортов, а девчата готовили еду. Был вечер отдыха с танцами в их общежитии; мы там все танцевали, а затем в большой комнате посидели вместе за столиками, и так провели время до самого утра и разошлись кто куда. Я поехал утром к себе в общежитие отдыхать.
После встречи Нового, 1966, года продолжилась моя трудовая деятельность на стройке. На набережной, возле ранее возведенных двух 5-ти этажных домов, закладывался фундамент для нового 9-ти этажного дома. И весной 1966 года наша бригада приступила к началу его строительства. Меня, как квалифицированного рабочего с 3-м разрядом, бригадир уже начал назначать для возведения одного из углов этого  дома. У меня все получалось хорошо, – я ни разу не завалил угол здания, как тогда выражались каменщики.
На нашей стройке, в бригаде штукатуров, работала девушка, со мной одногодок, Надя Нерода, она мне нравилась, но так я до армии ни разу ей не назначил свидания. На вечерах отдыха она меня избегала. Толи я ей не нравился, толи что-то другое, но избегала. Когда я уходил в армию, подруги с ее комнаты дали мне ее адрес. А с Лидой Мосулезной, – студенткой технологичного техникума, – я только переписывался в письмах, до ухода в армию я с ней ни разу не встретился.
И вот подошло время заканчивать 11-й класс. Перед выпускными экзаменами в школе, где-то с 10 июня 1966 года, мне дали школьный отпуск на 12 дней для подготовки и сдачи экзаменов.
В мае 1966 года, еще до выпускных экзаменов в школе, я начал готовиться для поступления в строительный институт на вечернее отделение. В отделе кадров начал собирать документы для льготного поступления и учебы.
В период сдачи выпускных экзаменов в школе ко мне приехал младший брат Иван, который только что закончил 8 классов в Лиховке. Рядом с моей 40-й школой было ГПТУ, где можно было выучиться и получить хорошую рабочую специальность. Мы с Иваном переночевали в общежитии в моей комнате, а утром я его повел в это училище. В ГПТУ сдали документы, Иван прошел медкомиссию и его зачислили в группу токарей. После его зачисления он остался в этом ГПТУ, ему там предоставили место в общежитии.
Выпускные экзамены в школе я все сдал на «хорошо» и «отлично»; 25 июня мне вручили аттестат о среднем образовании. А еще за неделю до получения аттестата, мне вручили повестку в армию на 5 июля 1966 года. Вот и закончились мои мечты поступить в строительный институт в 1966 году.